Жак о Жиле Вильнёве.

[sad angel]

"F1 Racing", №191, январь 2012

Жак о Жиле Вильнёве.

Около 30 лет назад Формула-1 потеряла одного из своих самых великих талантов, когда жизнь Жиля Вильнёва трагически оборвалась. Впервые здесь Жак Вильнёв пишет о невероятной страсти своего отца к гонкам, его особенной связи с Ferrari и его наследии спорту, который он любил.

Многие люди говорят, что сэр Стирлинг Мосс и мой отец – двое самых уважаемых не чемпионов мира в истории Ф-1, и я думаю, так оно и есть. В конце концов, я считаю, что легче почитать чемпиона мира – большего стоит, почитание того, кто так им и не стал.

Что людям нравилось в моём отце, так это то, что он по существу просто жил своей страстью, и люди могли увидеть это в его пилотаже. Он ничего не делал наполовину; он всегда добивался идеального круга, особого прохождения поворотов, идеального скольжения… он просто хотел делать всё лучше, чем другие. Таким он был на трассе, таким он был и в жизни, и я думаю, люди смотрели, как он гоняется, и по-настоящему чувствовали ту неподдельную страсть, с которой он это делал.

Будет правдой сказать, что настоящий ореол и легенда вокруг карьеры моего отца возникли со временем. Я осознал это, как только стал достаточно взрослым, чтобы понимать, что представляют собой гонки. В процессе взросления для меня было нормальным находиться в атмосфере автоспорта, и я не был настолько осведомлён о его легенде, когда поднимался по ступенькам Формулы-3, потому что я только-только открывал для себя гонки. Это становилось более очевидным для меня, чем ближе я становился к Формуле-1, и я мог видеть, как люди реагировали на меня.

Понятно, что сейчас можно зайти на YouTube и посмотреть весь старый видеоматериал по Ф-1, но интернета не было, когда я взрослел, так что я никогда по-настоящему не видел многие яркие моменты гоночной карьеры моего отца. Конечно, я видел гонку в Дижоне 1979г., потому что она была единственная, о которой говорили все, и с тех пор я посмотрел все видеоматериалы, связанные с его карьерой в Ф-1. Но когда я начинал гоняться, я мало их смотрел – я был более заинтересован в том, чтобы находиться на трассе и пытаться развивать свою гоночную карьеру.

Даже сейчас всё ещё создаётся абсолютно потрясающее чувство, когда смотришь последние несколько кругов той знаменитой гонки в Дижоне; просто два гонщика, сражающихся в таком духе и не хотящих уступить ни дюйма, но, очевидно, что между ними было и много уважения. Другая потрясающая вещь - это когда ты останавливаешься и думаешь, как были близки на трассе мой отец и Арну, учитывая, что машины были настолько мощными и скользили гораздо больше – в наши дни такой вид гонок был бы просто невозможным. Тогда ты мог себе врезаться в кого-то, при этом ничего не сломав, но сейчас ты просто не можешь себе этого позволить.



То, что случилось в Дижоне, легендарно, и не следует забывать, что в то время моего отца и Арну сильно критиковали за опасность – но это то, что составляет гонки. Я думал, что это потрясающе, и я всё ещё так считаю. Эта дуэль выдержала испытание временем гораздо больше, чем победа в гонке... она была особенной; тем, что никто другой не делал. Я думаю, что она навсегда останется одним из самых легендарных моментов в Ф-1, и когда я думаю, что в ней участвовал мой отец, я чувствую большую гордость.

Когда я начинал подниматься по ступенькам автоспорта, многие люди упоминали мою фамилию, но я никогда не уделял этому слишком много внимания. Благодаря карьере моего отца я, понятное дело, вырос в атмосфере автоспорта, так что для меня всё было просто продолжением. Я помню, ко мне было приковано огромное внимание, куда бы я ни приходил, и, оглядываясь назад, я понимаю, что это заставило меня научиться тому, как справляться с прессингом в молодом возрасте. Впрочем, в то время я не знал, что всё это значит.

Когда я впервые пришёл в Ф-1, разговоры о фамилии Вильнёв усилились; людям хотелось знать, чем закончится моя карьера, и царило большое любопытство по поводу возвращения этой фамилии в спорт. Моя карьера в Ф-1 началась сразу после того, как я выиграл «Инди-500», так что это мне придало определённый кредит доверия, но в тоже время и усилило всеобщее внимание ко мне. Пресса проявляла огромный интерес, в связи с тем, что я Вильнёв. Само по себе меня это не раздражало. Раздражало именно то, что журналисты спрашивали меня об этом, казалось, никто не задавал настоящих вопросов; скалывалось впечатление, что людям больше хотелось увидеть «продолжение» Жиля Вильнёва, и у них уже были свои собственные ответы, которые они хотели услышать. Казалось, они злились, когда я не отвечал так, как они хотели. Тогда я был сыт по горло этими сравнениями.

Мой отец бесспорно был известен как потрясающий гонщик, так что, когда я пришёл в Формулу-1, люди хотели убедиться, а будет ли сын Жиля похожим на отца на трассе. Собирался ли я гоняться « согласно традициям Вильнёва», так сказать? Лично я считаю, что всё сводится к тому, как ты взрослеешь и какие возможности тебе предоставляются. Когда я взрослел, я научился уважать то, что надо подгонять себя, пытаться быть лучше, пытаться достичь чего-то, чего другие люди не могли. Вопрос никогда не был в том, чтобы пытаться копировать отца, просто я так рос. Я никогда не чувствовал никакой обязанности гоняться в определённом стиле, чтобы «продолжить семейную традицию». Думаю, вот почему я избегал всех этих вопросов об отце, когда я впервые пришёл в Формулу-1, потому что они были какими-то бессмысленными для меня.

Оглядываясь назад, когда я взял поул-позишн в первой для себя гонке в Ф-1, могу сказать: для меня было важно, чтобы меня оценивали за мои качества. Я никогда не стоял на месте, я знал, зачем гоняюсь. Мне бы хотелось, чтобы мой отец был там, смог посмотреть на меня, но я никогда не пытался дать продолжение фамилии Вильнёв – я не за этим пришёл в автоспорт. Но всегда, когда делаются сравнения, я чувствую большую гордость.

Когда я выиграл титул чемпиона мира, люди спрашивали меня, было ли чувство: « Это титул для тебя, папа». Но в то время эта мысль не проносилась в моей голове. Я так напряжённо работал с командой на протяжении всего года – вот о чём я думал, когда выиграл.
Если имеешь знаменитую фамилию в Ф-1, то это делает вещи и проще, и сложнее. К примеру, было легче получить спонсорство. Но ты тут же оказываешься под прессингом. Всё сводится к следующему: если ты хорош, имя тебе поможет. Если ты посредственный – оно тебя уничтожит. К счастью, мне удалось заставить фамилию работать на меня.



Люди спрашивали меня: «Какова была реакция твоей семьи, когда ты решил заняться автоспортом?» А реакции-то никогда и не было, потому что, когда мне было 5 лет, я решил что это то, чем я хочу заниматься. Никогда ни в чьей голове не возникало сомнения в том, что я остановлюсь на профессии гонщика. Это ни для кого не стало сюрпризом, и я никогда бы не занялся чем-то иным достаточно серьёзно, даже если и были бы другие варианты.

Я ездил на болидах Ferrari отца, в Гудвуде, в 2004г. – что это был за опыт! Я вышел из машины с мыслью: «Гонщики Ф-1 в то время были абсолютно ненормальными! Они были психами, идя на весь тот риск». Но в то же время это заставило меня понять, почему между гонщиками царило такое уважение: потому что когда они рисковали, они по-настоящему знали, что делали. Они знали опасности; они более серьёзно относились к окружающей их остановке. Перед тем как проходить поворот на полном газу, им приходилось рассчитывать возможности машины, чтобы быть уверенным, что никакие «сюрпризы» при этом не возникнут. Это был другой вид таланта – не лучше и не хуже, чем сейчас, просто другой.



Меня иногда спрашивают, хотелось бы мне погоняться в ту эпоху. Ответ: да и нет. Мне бы понравилась настройка машины в то время, так как она очень зависела от ощущения гонщиком машины и от доведения этой информации до инженера. Это не отличается от нынешней настройки машины в NASCAR, и это, в самом деле, приносит мне удовольствие. Но проблема в том, что, вероятно, я бы погиб в ту эпоху, потому что я огромный любитель риска. Я благодарен судьбе за то, что гонялся в более безопасный период.

Наследие отца – это жизнь мечтой. Это жизнь той страстью, тем огнём. Он гонялся за Ferrari и стал частью семьи – и он даже не был итальянцем. Я нахожу это поразительным. Что-то особенное имело место между моим отцом и людьми в Италии, что-то большее, чем где бы то ни было в мире. Возможно, это та самая причина, по которой итальянцы всегда были так удивительно хорошо расположенными ко мне – даже когда я сражался с пилотом Ferrari в лице Михаэля Шумахера за титул 1997г.

Другая часть его наследия с нами каждый год в календаре, потому что Гран При Канады проходит на трассе имени Жиля Вильнёва. Всемирно известных канадских спортсменов относительно мало, так что с этой точки зрения наследие моего отца очень значимо.

Мой отец выигрывал гонки на машинах, которые люди в то время считали не лучшими на стартовой решётке, что говорит о том, насколько искусным он был. Нет сомнения в том, что он мог творить чудеса своим пилотажем – тогда было легче, чем сейчас, подогнать свой стиль пилотажа под машину. «Вписать» машину туда, куда ему хотелось – одна из его сильных сторон, и если были проблемы, он их обходил. Создавалось впечатление, что он гонщик, который всегда будет сражаться за победу, вместо того чтобы накопить очки, идя третьим. И, возможно, эта черта его личности помешала ему взять титул в 1979г., который выиграл Джоди Шектер. Но я думаю, люди понимали то уважение, которое он испытывал к напарнику по команде. В то же время он провёл несколько потрясающих оборонительных гонок. В Испании в 1981г. он удерживал 6 гонщиков позади в течение 60кругов, не совершив ни единой ошибки, при этом берег свою резину. Он не был всегда идущим напролом – он много думал. Люди говорят, что случившееся в Дижоне – опасно, но это не значит, что он не включал голову, когда делал это. Он постоянно просчитывал всё, что происходит.

В моём доме нет памятных вещей о тех временах – впрочем, как и о моей карьере. Я не такой парень. Моё воспоминание о нём – как об отце. Гонки вторичны – гонки – это просто то, что он любил делать. Но в конце дня мой отец получал горячую похвалу от Энцо Феррари – определённо не то, чего многие гонщики удостаивались.

Мой отец находил путь в сердца людей – они не только уважали его пилотаж, они уважали его и как человека, и за ту страсть к тому, что он делал. Людям нравится видеть подобную страсть в жизни. Его карьера рано оборвалась, но он бы стал чемпионом мира - это был всего лишь вопрос времени.