Жоанна Вильнёв. Жиль Вильнёв.

[gp2]

Жиль Вильнёв

Жоанна Вильнёв совместно с Мирей Кермуайан

Литературный перевод с французского - Виталий Алексин

Источник - rainman.nm.ru

[gp2]

Жиль и Жоанна общаются перед началом гонки.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress, 1978 г.)



ДЛЯ ЧЕГО…



Шествие на похоронах Жиля Вильнёва.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress, 1982 г.)



Трудно объяснить, что я чувствую, когда спустя двадцать лет после смерти Жиля, я повсюду встречаю его почитателей, которые помнят моего мужа и говорят мне о нем с такой любовью. С течением времени моя боль уменьшилась, но эти свидетельства трогают меня очень глубоко.

Я решила написать эту книгу именно для того, чтобы оживить память о нем. Прежде всего мне хотелось бы воздать должное человеку, с которым я прожила незабываемые моменты, об отце, так рано ушедшем, о легендарном гонщике. Я намеренно обошла спортивные эпизоды, которые уже достаточно «эксплуатировались» другими. Я добросовестно покопалась в своей памяти, однако кое-что оставила в тайне. Я знаю, что в действительности это самые лучшие мгновения, которые остаются со мной, и пусть так и будет. Это означает, что я была счастлива рядом с Жилем.

Я впервые рассказываю об этом. Я была не частым гостем на публике после его «ухода». Я посвятила себя воспитанию детей. Но сегодня настало время дать свободу моим воспоминаниям, чтобы каким-то образом обозначить эту четверть века, за которую его не забыли.

Я надеюсь также, что мне удастся отобразить правдивый портрет человека, которому удавалось вызывать к себе такую любовь… и нет ничего удивительного, что он обрел свое место в коллекции «Passions».

Эта книга – мой подарок всем, кто помнит Жиля Вильнёва и хочет лучше узнать его.
Я посвящаю её вам, с большой нежностью


Жоанна Вильнёв

[gp2]

УХОД




Жоанна Вильнёв в сопровождении своих детей Мелани и Жака на похоронах Жиля Вильнёва.
(Фото: Жан Гупиль, La Presse, 1982 г.)



Сообщение

В ту субботу, 8 мая 1982 года, накануне первого причастия Мелани, я готовила бисквиты для детей, чтобы как-то «убить» время.

Обычно я всегда присутствовала на этапах Гран-при, но на этот раз я осталась в Монако, чтобы быть рядом с дочерью. Я была рада возможности находиться там, ради нее, в этот важный момент в жизни маленькой девочки.

И я не поехала в Зольдер, в Бельгию.

Если я не могла присутствовать на этапах вместе с Жилем, дома всегда были выключены и радио, и телевизор. Мне было трудно переживать гонку вне трассы.

Я вспоминаю, как смотрела по телевизору аварию, закончившуюся гибелью Тома Прайса в Южной Африке. Трудно объяснить чувства, которые испытываешь при таком зрелище, когда любимый тобой человек занимается тем же делом. Неотвязная мысль о необходимости находиться перед телевизором при аварии с участием Жиля меня ужасала…

И звонит телефон. Джоди Шектер, его напарник по команде в 1979-1980 годах, на другом конце провода с голосом, в котором слышатся драматичные ноты, но которые поначалу меня не тревожат. Затем он сообщает мне, что Жиль только что попал в очень серьезную аварию. Воспоминания об этом сообщении до сих пор остаются в моей памяти. Единственными вопросами, которые пришли мне в голову были: «Как Жиль себя чувствует? Не слишком плохо, я надеюсь?»
Я старалась говорить обычным голосом. Прямо передо мной находились дети, и непринужденный тон не давал думать о худшем. Но Джоди повторял: «Нет, это серьезно, очень серьезно. Жиль в больнице, тебе надо срочно вылетать в Бельгию».

Он не сказал, что у меня было мало шансов увидеть Жиля живым. Я думаю, что он также не хотел верить в серьезность травм своего друга.

Ему пришлось повторить это несколько раз, так как мой мозг отказывался воспринимать его доводы со слишком тяжелым смыслом. И он мне говорил, что Жиль в руках лучших медиков, и повторял, что мне надо лететь тотчас же. Меня страшила срочность в его словах, очень страшила, но так как он мне не говорил, что Жиль умер, в моем сердце еще оставалась надежда, что все образуется.

Этот телефонный звонок, которого я так боялась, все-таки раздался. Без предупреждения, без подготовки.

В самолете, который вез меня в Бельгию, у меня была только одна мысль: Жиль снова сумеет выкарабкаться! Врачи находятся рядом с ним и все контролируют.



Отказ

По прибытии в госпиталь Сан-Рафаэль де Лувэн я помню, что говорила с врачами, которые попытались объяснить мне тяжесть повреждений моего мужа, жизнь которого поддерживалась искусственно.
Я понимала то, что они мне говорили, но отказывалась понимать ситуацию. Принять – это также означало принять смерть, конец для Жиля, конец моей жизни. Я была убеждена, что удастся восстановить повреждения, которые получил его спинной мозг, удастся его спасти.

Я была рядом с ним, он лежал там, подключенный к различным аппаратам. Я видела только его тело, которое шевелилось в ритме машины. Раз он дышал, значит, он еще жил! Для меня этого было достаточно, чтобы сохранять надежду увидеть Жиля улыбающимся мне, увидеть, как зажигаются маленькие звездочки в его глазах, когда он был доволен выступлением. Я не могла, я не хотела думать о чем-то другом. Все должно было стать как раньше.

Не хватает слов, чтобы описать то, что я чувствовала в тот момент. Сила надежды, отчаянная воля верить, что все еще возможно, отказ от неизбежности.



Неизбежность

Затем врачи сказали мне, что у него клиническая смерть. Его повреждения были слишком серьезными, и спасти его было невозможно.

Я не знаю, сколько времени провела около его постели. Казалось, что время летит слишком быстро или скорее наоборот – недостаточно быстро. Было ощущение, что оно остановилось, стало таким же неподвижным как и Жиль. Я находилась рядом с ним в этой фальшивой тишине, тяжелой, холодной, тревожной. Жиль покинул нас 8 мая в 21 час 12 минут.



Прощание

Мне не удалось попрощаться с ним. Это казалось нереальным, мир автоспорта потерял одного из своих, человека сверходаренного, настоящего волшебника. Болельщики потеряли своего гонщика, того, кто заставлял их переживать сильнейшие чувства на каждом Гран-при. Показалось, что весь Квебек приехал в Бертьевиль, чтобы попрощаться со своим кумиром. Толпы почитателей стояли в длинной очереди, чтобы пройти у его безжизненного тела и отдать ему последнюю дань уважения. Премьер министры Канады и Квебека, Пьер Элиот Трюдо и Рене Левеск, мэр Монреаля, Жан Драпо, также были в числе прощавшихся, в то время как мы оказались немного в стороне, с некоторым удивлением наблюдая за развитием событий. Нам осталось слишком мало времени, мне, детям, близким, чтобы в последний раз сказать ему, как мы его любили, и как нам будет его не хватать. Он не совсем еще ушел, его тело было там, я еще могла видеть это лицо, такое родное и любимое. Мне хотелось слиться с ним, отпечатать его в своей памяти, я видела его в последний раз.

После осталась лишь боль. Эта боль кажется невыносимой, темное и изолированное пространство, без направления, без выхода. Как жить без человека, которого я любила больше всего, моего лучшего друга, этой родственной души, этой страстной любви, которого я была вынуждена отпустить безвозвратно? Эта боль поглощала мое сознание и мое тело беспрерывно, мешая мне спать, есть, думать. Меня одолевали ужасные мигрени, которые впрочем, и сегодня еще меня мучают.

Дети также переживали эту боль. Они потеряли своего отца, своего героя. Он уже никогда не поиграет с ними, не возьмет их на руки и не обнимет их. Он не научит их тому, чему отцы учат своих детей. Им придется расти без него.

Ради детей я смогла найти внутри себя силы, чтобы продолжать жить. Заставлять себя улыбаться, чтобы они в свою очередь могли позволять улыбаться себе. И понемногу, к нам вернулся вкус к жизни. Я должна была сделать это для них в память об отце.

Я до сих пор храню в своей памяти воспоминание об этой трагедии. Она добавила мне сил, о существовании которых я в себе и не подозревала, дала мне энергию вырасти и стать тверже.



Скорбь

Говорят, что время смягчает боль. Может быть. Но нужно еще суметь пережить траур об ушедшем любимом человеке. Нам это не удалось, мне и детям. После страшной гибели Жиля, мы так и не смогли смириться с ней, как это сделала бы любая другая семья.

Двадцать пять лет спустя я все еще чувствую себя опустошенной, пытаясь подобрать слова, чтобы объяснить Жаку и Мелани причины исчезновения их отца, хотя нас впечатляет количество людей, которые приходят, чтобы почтить его память.

Трудно таким образом свыкнуться с пустотой, которая нас подстерегала. Моя дочь Мелани в 16 лет написала замечательную песню, которую она назвала «Папа», где она выражает очень сильные чувства, вызванные потерей отца. Жак иначе пережил уход своего папы. Он попытался, в каком-то смысле, его заменить, стать главой клана.

Сегодня я постоянно спрашиваю себя, действительно ли мы скорбим, так как призрак Жиля подстерегает нас за каждым углом, он всегда с нами, потому что люди помнят его.



ПАПА

Твоя жизнь была такой же короткой как у птицы,
Но твой полет был так прекрасен.
И как орел, взлетевший слишком высоко,
Ты пересек границу, отделявшую жизнь от смерти.

И наверху, откуда слышно все,
Наступает ночь, и исчезает солнце.
Я увидела, я поняла,
Что ты никогда не вернешься сюда.

Как ручеек, убегающий в даль,
Ты казался недостижимой мечтой.
Как о поэме, потерянной во времени,
Память о тебе навсегда останется во мне.

Папа, мне так не хватает тебя,
Папа, почему ты ушел?
Так далеко, куда мне нельзя,
Но где это, где ты? Я не знаю.

[gp2]

ВСТРЕЧА



Свадьба Жиля и Жоанны Вильнёв, 17 октября 1970 года.
(Фото: частная коллекция.)



Неожиданность

Мне было 16, а Жилю 18 лет. Он жил в Бертьевилле, а я в Жольет. Однажды моя сестра Луиза предложила мне сходить на вечеринку. Там должен был появиться Жиль Вильнёв. Великое дело! Я посмеялась над этим. Жиль также не стремился познакомиться со мной. Ему сказали, что я была симпатичной, но сводничество он считал недостойным. И на самом деле это не было ударом молнии, даже не смотря на то, что он показался мне милым, с тонкими чертами лица и длинными волосами. Необходимо заметить, что я обладала болезненной скромностью, и также не произвела на него большого впечатления. По крайней мере, мне так тогда показалось. К тому же мы были слишком разными. Он был из семьи скорее буржуазной, у его родителей была небольшая, но преуспевающая фабрика по производству одежды. Я же росла в гораздо более скромной среде. Меня, двух моих сестер и брата воспитывала одна мама. Я проходила обучение по классическому курсу, что в то время было редкостью; из-за этого меня считали «снобом», и мальчишки мной не интересовались. Он к тому времени уже окончил школу, которую он считал слишком скучной, и говорил только о моторах. Я спрашиваю вас, что могло быть общего между нами? И, тем не менее, что-то все-таки осталось в нас от этой первой встречи, потому что очень скоро мы снова встретились, чтобы уже никогда не расставаться.



Привязанность

На самом деле мы были больше похожи друг на друга, чем показалось на первый взгляд. Жиль, несмотря на то, что выглядел не слишком глубоким, был скорее скромным. Он всегда будет чувствовать себя не в своей тарелке на публике, держа меня под руку, чтобы не быть втянутым в дискуссию. Но в то время нашей беззаботной юности мы понемногу узнавали друг друга. В 16 или 18 лет еще не задумываешься о том, что будешь делать завтра. Живешь день за днем как подростки, которыми мы, в сущности, и были, с интересами нашего возраста: учеба, прогулки. Нет, мы не строили планов на будущее. Это было еще слишком далеко. Тем не менее, Жиль обладал харизмой, которая притягивала меня к нему. Что касается его, он должен был быть уверен, что сумеет увлечь меня своей всепоглощающей страстью. Он рисовал мне двигатели на салфетках в ресторане, и я могу сказать, что поняла, как сделаны эти «маленькие звери…» Я могла его слушать часами, полностью очарованная его изобретательностью, его живым интеллектом. Я уже поняла его огромную страсть к миру автомобилей. Надо было видеть феноменальное число специализированных журналов, которые он «поглощал», что впрочем, позволило ему изучить английский язык. Язык, на котором я свободно общалась, прожив до шестилетнего возраста в Коннектикуте. Мало помалу он стал делиться со мной своим восторгом, в который его приводила нажатая в пол педаль акселератора. Он начал участвовать в некоторых гонках на снегоходах, и я стала посещать его ледяные трассы. Тогда мы уже знали в глубине души, что не сможем жить друг без друга.



Беззаботность

В 18 лет ничто нас не страшило. Мы бросились в воду, не умея плавать, но с твердой уверенностью, что сумеем выкарабкаться. Мы поженились в Жольет, 17 октября 1970 года в присутствии наших семей и нескольких друзей. В городе до сих пор помнят концерт, устроенный клаксонами, который должен был увековечить это мгновение, и необычный оранжевый Мустанг, которым управлял Гаэтан, хозяин машины и друг жениха.

Я была в положении с Жаком, и родители считали, что мы слишком молоды для начала семейной жизни и рождения ребенка. У нас не было ничего, но мы смеялись над этим. Мы могли бы жить и в шалаше, если бы понадобилось. И, тем не менее, мы всегда были уверены в нашем союзе, а свадебное путешествие могло и подождать!

Поначалу Жиль работал на предприятии родителей, затем у своих дядей, где он водил грузовики по пересеченной местности, что полностью соответствовало его тяге к преодолению трудностей. В этот первый год его дяди помогали ему и в настройке снегоходов для участия в гонках. Именно снегоходы определили его будущее, а заодно и мое. Благодаря гонкам по льду он научился контролировать заносы, которые в последствии стали его фирменным знаком, если можно так сказать. Пока он не одерживал одну победу за другой, но впервые в жизни моему мужу платили за дело, которое он любил.

Я должна признаться, что мне это не доставляло такого удовольствия как ему: часами наблюдать, стоя посреди снежного поля, как ваш муж носится подобно урагану, не самая захватывающая перспектива, которую я ожидала от жизни рядом с ним! Но будущее принадлежало нам, и у нас была слепая вера друг в друга.

У нас не было карьерного плана, и мы еще естественно не знали, сколько всего нам предстоит пережить вместе.

[gp2]

СЕМЬЯ




После квалификации, возвращение к семье в караван.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress, 1978 г.)




Два аспекта личности

Семейная жизнь была чрезвычайно важна для Жиля. Он нуждался в стабильности, которую мы ему приносили, дети и я. Вернуться домой после изнуряющей гонки, пообедать с нами (он любил только хороший стейк с картошкой и коку), лечь спать в своей постели, имело для него огромное значение.

Когда мы перемещались по Европе в караване, Жилю часто приходилось объяснять журналистам, что эту богемную жизнь он выбрал для удобства. Этот кочевой образ жизни мы начали еще в США, во время сезонов гонок на снегоходах и Формулы-Атлантик. Тот наш караван был гораздо скромнее, и мы жили как приклеенные один к другому. Именно к этому периоду относятся мои самые приятные воспоминания. Мы пересекали прекрасные пейзажи, и каждый день у детей была новая площадка для игр. Впрочем, Жак и Мелани научились кататься на велосипеде по паддокам гоночных трасс. Наш друг Джон Лэйн, его жена и маленький ребенок вели такой же образ жизни, так же как и некоторые другие пилоты со своими женами и детьми. Единственный раз у Жака и Мелани были друзья, с которыми они могли играть. Наша верная Принцесса, немецкая овчарка, всегда сопровождала нас во время этих путешествий; Жиль не любил разлучаться со своим компаньоном. Позже, в Европе, другая немецкая овчарка, по кличке Белла, следила за маленьким семейством.

Для наших перемещений по Европе Жиль заказал караван («дом на колесах» - прим. переводчика) длиной 11 метров, который с избытком соответствовал нашим нуждам. В течение двух первых сезонов Формулы-1 Норман и Луиза, а затем Пьер, все наши друзья детства, сменяли друг друга в роли водителей и перевозили нас от этапа к этапу. Таким образом Жиль имел возможность подольше поспать, есть то, что он любил, видеть, как растут дети во время летних каникул, когда они не ходили в школу. И без сомнения он нуждался в словах поддержки и советах, которые он хотел услышать от меня.

Этот аспект его личности удивлял многих, начиная с Энцо Феррари, который услышал от Жиля при подписании самого важного контракта в его карьере следующее: «Я не могу соревноваться, если моя семья не находится рядом со мной». Просьба, которую Феррари, в конце концов, удовлетворил, так как уже в то время симпатизировал моему мужу. Он был глубоко огорчен гибелью Жиля, к которому испытывал искреннюю привязанность, считая его членом своей семьи.

Когда появлялась возможность, Жиль любил выезжать с детьми в лес на пикник, провозя маленькую семью по таким дорогам, где даже внедорожник Ford с четырьмя ведущими колесами увязал в грязи. Его приходилось вытаскивать с помощью лебедки, от чего Жиль получал гораздо больше удовольствия, чем просто перекусывать на природе. Через некоторое время дети и я начали отклонять его предложения о лесных прогулках…

Жиль, который обожал большие пространства и зимние виды спорта, влюбился в один шале в Пра-Лу, в Приморских Альпах. Мы отправлялись туда каждый раз, когда позволяли отпуск и школьные каникулы. Жиль, которого нельзя было назвать домашним человеком, решил, однако, вмешаться в выбор цвета. Вследствие этого мои кухня и ванная комната стали красно-желто-оранжевыми, персональных цветов Жиля… Со временем мы к этому привыкли, и ничего не изменилось по сей день, так как иначе пришлось бы переделывать все.

Это может показаться далеким от гламурного образа, в котором обычно представляют себе пилота Формулы-1, но, тем не менее, это правда: Жиль был не из тех, кто играет в гольф, и избегал светской суеты, которая казалась ему потерей времени. Лишь однажды он был вынужден присутствовать со мной, после победы на Гран-при Монако 1981 года, на традиционном банкете, возглавляемом принцем Ренье и принцессой Грацией. На мне было вечернее платье от Dior, а на Жиле смокинг, который он был вынужден себе заказать раньше, для приема, который давал премьер министр Канады Пьер Элиот Трюдо, большой почитатель Жиля. Это был первый раз, когда он одел галстук!

Можно сказать, что в жизни Жиля было два аспекта: сумасшедшая и безрассудная жизнь пилота гонок и обычная жизнь отца семейства.



Не такой как все



Жиль Вильнёв получает поздравления от премьер-министра Канады Пьера Элиота Трюдо после своей победы на Гран-при Каналы в Монреале в 1978 году
(Фото: UPI, Архивы La Presse)



Но был ли он похож на прочих смертных? На самом деле нет. У Жиля было множество маний, происхождение которых я не могла определить. Знал ли он об этом сам? Приведу вам несколько примеров. Даже не обсуждалось, чтобы домработница прикасалась к его гоночным комбинезонам, которыми занималась только я. Не прикасались также к его еде, к его личным вещам, к ванной и к спальне. Все это было в каком-то роде свято связано с моей персоной. Еще, у Жиля были собственные неизменные ритуалы: каждый раз перед выездом на трассу в квалификации или в гонке, он снимал свои часы, отдавал их мне и говорил: «Подожди меня, я скоро». Единственный раз, увы, меня не было там, чтобы принять участие в этом ритуале, и он больше не вернулся…

С одной стороны он был волком-одиночкой или неуклюжим медведем или обоими сразу, но с другой стороны, он в то же время мог быть очень деликатным: с ним мне никогда не приходилось открывать дверь машины, ни идти по краю тротуара рядом с дорогой, ни нести чемодан. И в среде людей, которых даже сегодня можно назвать мачо, он сумел внушить уважение ко мне у всех технических сообществ. У меня было собственное место, и ни один техник или директор команды не ставил его под сомнение. Я считаю это явным свидетельством любви и взаимного уважения. Я старалась его не разочаровать, а он гордился мной. Можно было подумать, что я являюсь частью его трофеев! Я не стараюсь преувеличить, так как он смотрел на меня «взглядом от сердца».

Да, я забыла: Жиль был ревнив. Когда кто-то целовал меня или проводил слишком много времени в компании со мной, Жиль говорил: «С какой стати такой-то тебя целует?» Я отвечала ему: «Потому что это друг». «Да, но это не значит, что он должен тебя целовать». Возражать было бесполезно!



Дети

В начале карьеры Жиля мы следовали за ним в караване скромных размеров, оборудованном для семейной жизни. В то время, когда Жиль принимал участие в Формуле-Атлантик, Жак и Мелани еще не ходили в школу, поэтому постоянно перемещаться по дорогам США и Канады было легко. Я уже упоминала об этом: я наслаждалась этой кочевой жизнью, и от этого периода их детства у меня остаются самые счастливые воспоминания. Может даже, это было время, когда я чувствовала себя полностью реализовавшейся как жена и мать. Мы жили все вместе в совершенной гармонии, и Жиль мог заниматься детьми, которым очень нравилось бывать в паддоках. В Европе им пришлось, по причинам безопасности, отказаться от части своей свободы, и им было запрещено прогуливаться одним. Они находились под присмотром Луизы и Норманна или Пьера. Однажды, впрочем, Мелани, которой тогда было всего шесть лет, ускользнула, чтобы прогуляться одной по паддокам, это произошло в Монце, хорошо знакомой для нее. Через некоторое время она спокойно вернулась в караван… Мы жутко перепугались, но мы не хотели передать ей наше беспокойство.

Вне этапов Гран-при нам не досаждали пресса и фанаты, однако мы оставались бдительными. В Италии все было наоборот: дверь в караван находилась под присмотром охранников с собаками, а иногда даже вооруженной полиции. Не смотря на все это, нам удавалось сохранять нашу частную жизнь. Я приводила детей на этапы, и их любимой игрой было воспроизвести до мельчайших деталей гоночную трассу на маленьком кусочке земли перед караваном. Они возили по ней свои маленькие машинки, имитируя шум моторов. Причем они начали этим заниматься еще до того, как научились разговаривать.

Дети очень рано привыкли к скорости. Их отец водил машину конечно быстро, и они были в восторге: «Быстрей, папа, быстрей!» – кричали они. В то время еще даже не было ремней безопасности, и на дорогах было не так опасно. Кроме того, они знали, чем занимается их отец, а мне не хотелось создать у них впечатление, что он сильно рисковал.

Но, думая сейчас об этом, мне кажется, что они всегда осознавали опасность профессии гонщика. Особенно Жак, который нервничал перед каждой гонкой, и довольно часто его приходилось уводить с трассы и отвозить домой, так как у него очень сильно болела голова.



Образование

Образование детей я естественно взяла на себя. Жена пилота часто остается одна со своим потомством и должна предусмотреть все. Но когда календарь гонок позволял Жилю находиться больше времени с нами, он заступал на смену. Он отводил детей в школу, заставлял их слушать музыку. Кстати, Жиль был неплохим музыкантом; он играл на пианино (его научил отец), и на трубе. Он был большим любителем джаза! В детстве он мог играть по шесть часов в день, мечтая усовершенствовать свою игру на этом инструменте. Это без сомнения еще одна страсть, которую он сумел передать своему сыну и дочери.

Что касается дисциплины, я могу сказать абсолютно честно, что Жиль не был Папашей Фуетаром… (fouet по-французски кнут – прим. переводчика) Как он мог наказывать своих детей, которых он так редко видел? Впрочем, ему самому родители редко говорили «нет». Конечно, наши дети совершали много шалостей, о которых мы никогда не знали, в основном благодаря пособничеству Пьера, шофера нашего каравана, который присматривал за ними, пока я занималась хронометражем времени Ferrari. Об одной из этих шалостей я узнала много лет спустя от Кристиана Тортора. Он припарковал свой мини-фургон, который делил с одним из своих коллег, рядом с нашим караваном. В то время журналисты писали свои статьи на пишущих машинках и бумаге. Два человека заканчивали свои статьи, когда Жаку и Мелани пришла в голову идея пробраться между ними и выхватить листы бумаги, которые они затем разбросали по ветру. Журналистам пришлось все начинать сначала к огромному удовольствию детей. Кристиан до сих пор не забыл об этом!

Также намного позже я узнала, что хитрая Мелани, когда ей было всего шесть лет, нашла способ прекрасно подделывать подпись своего отца и развлекалась тем, что сама распространяла автографы многим тифози… Даже Жиль ничего не заметил! Возможно, что большое число поклонников Жиля обладают подлинной подписью… Мелани!

Конечно, мы разделяли базовые ценности, среди которых: хорошо выполнять работу, которой занимаешься в жизни, не упускать возможностей и отвечать за последствия своих решений. Неуважение к ближним и ложь были недопустимы. Если дети что-то нарушали, и я замечала, что они солгали, они наказывались. Во-первых, за ошибку, а во-вторых, за ложь.

Жиль был очень требовательным к сыну, которого хотел видеть более чем совершенным, и гораздо менее требовательным к дочери. Но, в конце концов, он осознал, что должен был выработать более равное отношение к своим детям.

Кроме этого, существовало несколько строгих правил: кушать только дома и быть вежливыми. Мне, однако, не хотелось брать на себя роль слишком требовательной мамы. Таким образом, у нас царила некоторая расслабленность, но наша богемная жизнь этому способствовала. Я признаю, что мы жили как в закрытой вазе, и что Жак и Мелани не имели возможности, в течение этих лет в Формуле-1, завести друзей своего возраста. И они учились быть самодостаточными друг с другом посреди мира взрослых.

Была одна вещь, в которой Жиль не хотел уступать: его дети должны были получать образование на французском. В то время, как их отец был пилотом Ferrari, было бы намного проще поселиться рядом со Скудерией и отправить их в местную школу. Но об этом не могло быть и речи. Поэтому мы были вынуждены подыскать себе дом на Лазурном побережье и жить на две страны. И конечно, Жиль привез из Канады, что обошлось нам очень дорого, караван, соответствовавший размерами для наших нужд, который следовал за ним постоянно.

Я искренне верю, что это нетипичное образование было полезным детям, выковав в них чувство автономности сильнее обычных человеческих возможностей.



Скорость

Совершенно очевидно, что понятие скорости было в крови у Жака и Мелани с самого раннего детства. Они уже катались на маленьких детских машинках и были без ума от всего, что ездило быстро. Позже они преуспевали во всех видах спорта, где требовалась скоростное мастерство, особенно в горных лыжах, которыми мы занимались всей семьей в Пра-Лу. И не для сильных впечатлений, просто скорость всегда была частью их жизни. Сидя на коленях отца, который нажимал на педаль газа, Жак в шесть лет держался за руль машины, которая ехала со скоростью 90 километров в час. Жиль передал эту страсть своим детям, потому что это было тем, что он любил больше всего в жизни.

Не только за рулем своего болида Жиль доказывал свою отвагу и безрассудство. Когда он увидел, что его материальное положение может ему позволить себе несколько дорогих игрушек, о которых он всегда мечтал, он поспешил купить вертолет Agusta, от которого меня не раз бросало в холодный пот, особенно в день, когда Жиль доверил мне рычаг управления со словами: «Вперед, пилот!» Я закричала: «Мы разобьемся!», но мне удалось выправить аппарат, который начал опасно приближаться к земле. Затем Жиль принял управление на себя, довольный, что дал мне попробовать…
В другой раз нас пригласили в Валь-д’Изер посмотреть на горнолыжный спуск канадской сборной. Мы попросили Патрика Тамбэ, нашего друга-пилота, присоединиться к нам. Путь на вертолете должен был занять у нас несколько часов, но начался сильный снежный буран. Любой другой отказался бы от использования данного вида транспорта, но не Жиль, так как иначе пришлось бы ждать два дня. Патрик и я несколько раз посчитали, что это наши последние мгновения жизни. И действительно, видимость была нулевой, и Жиль, который отлично контролировал машину и не испытывал никаких смертельных страхов в той ситуации, попросил нас дать ему знать, если мы заметим металлические шары, которые отмечают линии электрических проводов, чтобы он смог их обогнуть. Мы сломали себе шеи, пытаясь разглядеть их в лощине. В какой-то момент нам пришлось сесть посреди поля около фермы, жители которой были несколько удивлены, увидев таких отважных путешественников. Это был единственный раз, когда Патрик согласился сесть в вертолет… Много лет спустя я спрашиваю себя: «О чем я думала? Неужели я настолько не осознавала опасности?» Вряд ли, просто я полностью доверяла Жилю, которому было трудно в чем-то отказать. К тому же, где-то в глубине души, я, конечно, говорила себе: «Если мне суждено умереть, то пусть мы умрем вместе», так как я не представляла себе жизни без него.

Также у нас появился катер Abbate мощностью 700 лошадиных сил, который «летал» по волнам так же быстро, как и его гоночный болид. Я не приветствовала выходы в море на этом катере вместе с детьми, потому что боялась, что они могут выпасть за борт в любой момент. В Монако так же были не в восторге от этого «громоздкого пенсионера» и вынудили Жиля заводить его адски грохочущий мотор вне порта!

В одном можно быть уверенным: чувство страха было незнакомо Жилю. Он водил на пределе все машины, которые попадали ему в руки, всегда пробираясь там, где никто другой не смог бы проехать. Я вспоминаю его способность испытывать свои собственные машины, пусть и мощные. Он мог на протяжении нескольких сотен километров то ускоряться, то с визгом тормозить…

С другой стороны, он очень заботился о безопасности пилотов и их окружения. Он был одним из первых, кто предъявлял протесты шефам команд, которые вполне могли стоить ему работы. И в самом деле, в эпоху, когда Жиль участвовал в гонках, только еще начинали задумываться об улучшении безопасности кокпита машин. Необходимо было обладать некоторой отвагой, чтобы стать знаменосцем и показывать путь в будущее. Сегодня, само собой разумеется, что машины должны быть более безопасными, чтобы гонщики, попадающие подчас в очень зрелищные аварии, оставались живыми.

Удивительно, но, в конце концов, я уже стала считать, что жить на полную катушку постоянно, было чем-то банальным. До тех пор, пока Жиль нас не покинул. Я быстро поняла, что он был уникальным человеком в своем роде, и что на протяжении всей своей жизни он всё делал на пределе. Именно этот невероятный блеск, эта пылкость позволили ему доминировать в своем виде спорта и оставить в нем неизгладимый след.

Жизнь рядом с гонщиком позволила сделать опасность относительной. Иначе было бы очень сложно переносить ежедневный стресс. К тому же, когда я садилась в машину, за рулем которой был Жиль, то знала, что меня везет лучший пилот в мире. Ему также особенно нравилось учить меня управлять машиной на скользком шоссе, резко повернув руль, чтобы посмотреть, удастся ли мне выправить нашу машину.

И все время эта ухмылочка шаловливого ребенка, гордого за свой поступок!

[gp2]

СТРАСТЬ



Мы были еще подростками, когда встретились, чтобы никогда уже не расставаться. Жиль показал мне свою страсть к гонкам сначала на снегоходах, затем управляя мощными машинами. Видимо именно огонь этой страсти блестел в его глазах, когда они так сильно впечатлили меня в 16 лет. Конечно, с течением времени я должна была принять, что его страсть распространяется и на все остальное, и что он проводит больше времени в паддоках со своими механиками, чем со своей семьей. Этот большой перфекционист хотел все видеть в мельчайших деталях. Данная характеристика, скорее редкость у пилотов, которые охотно полагаются на свои команды техников, делала его очень популярным среди механиков.

Жиль излучал феноменальную энергию, и было понятно, что он добьется целей, которые себе поставил. Конечно, ничто не может быть полностью гарантировано, но мы составляли команду, плечо к плечу. Я была его опорой, в каком-то смысле. Он не очень нуждался во мне на трассах, но любил, когда я была там. У меня вошло в привычку засекать его время, это делало меня полезной и давало возможность лучше понять очень требовательную профессию, которой он занимался. Это мне очень помогло впоследствии, когда мой сын Жак решил посвятить себя этому же делу.

Жиль выполнял свою работу с необычным хладнокровием. Но это оставалось для него лишь работой. У него вошло в привычку повторять: «Я делаю свою работу для болельщиков и спонсоров; после чего я, как и все, люблю возвращаться к своей жене и детям».

Моего мужа часто называли «человеком, которого смерть не берет», так как он был пилотом с ослепительным стилем, известный своей бесшабашностью. Он гонялся ради зрелища, не забывая, что в любой момент может оказаться в серьезной аварии. Я помню одну фразу, после которой я потеряла дар речи; однажды, когда я сказала ему, что мы, может быть, могли бы отложить покупку катера до следующего года: «Почему ты уверена, что в следующем году я еще буду жив?» Он не думал об этом, о глупой аварии, которая может произойти в любой момент, вот и все. У него была абсолютная уверенность в своих способностях, и он говорил себе, что он лучший. Как он смог бы рисковать, если бы боялся? Его понятие риска просто отличалось от большинства людей. Чтобы выиграть гонку необходимо постоянно атаковать, обходить всех без малейших колебаний, которые могут стать фатальными.

Зрители тоже никогда не ошибаются, и они были признательны Жилю за это. Болельщикам нравилось его безрассудство, его благородство, его честность. День, когда Жиль победил на Гран-при Канады на острове Нотр-Дам в 1978 году, был одним из лучших дней в его жизни.

Этап был новым, и публика переживала за своего героя, маленького паренька из Бертьевиля, за рулем своей Ferrari. Жиль собирается доставить им радость. Качество зрелища будет сногсшибательным. Я нахожусь здесь, укутанная в белый шарф, со своим хронометром и табличкой для записей, на месте для передачи информации Ferrari, электроники еще не существовало. В это 8 октября холодно; тем не менее, вся семья и наши друзья присутствуют здесь. Даже Пьер Элиот Трюдо и Жан Драпо сидят на трибуне.

Я знаю, что Жиль чрезвычайно сконцентрирован перед своими двумя часами изнуряющей гонки. У меня сводит живот, но ни за что на свете я не хотела бы оказаться сейчас в другом месте.

А затем начинается помешательство, Жиль пересекает финишную линию победителем. Я вспоминаю его улыбку ребенка, который только что исполнил мечту своей жизни: выиграть на своей родине, перед своими зрителями. У меня текли слезы. Мы попали в невероятный круговорот, человеческое море, и я оказалась на подиуме вместе с Жилем, который хотел, чтобы я разделила с ним эти мгновения. Мне не нужны были слова, чтобы понять, что таким образом он благодарил меня.

Я знаю, что его душили эмоции, и что он почувствовал огромную гордость, когда первые ноты «О Канада» зазвучали на острове.

Другой важный момент в карьере Жиля, который доставил ему огромную радость, - это жесткая дуэль за второе место на Гран-при Франции на трассе Дижон-Пренуа первого июля 1979 года с Рене Арну.

Эта трасса являлась одной из самых сложных для гонщиков, которые должны были переносить значительные перегрузки за рулем своих автомобилей. Вильнёв на своей Ferrari и Арну на своей Renault сражались с героическим упорством, и это зрелище держало в напряжении всех болельщиков. Два гонщика ужасно рисковали, но они абсолютно доверяли друг другу, так как малейшая ошибка пилотажа кого-то из них могла привести к тяжелой аварии. Я никогда не забуду сияющее лицо Жиля, когда он пересек финишную линию, даже не смотря на то, что он был очень измотан этой сложной гонкой. У него был вид счастливого ребенка, которому только что подарили самый лучший подарок. По возвращению в наш караван он все еще был возбужден: «Я действительно здорово развлекся». Естественно, именно поэтому спустя столько лет эта гонка является классикой автомобильного спорта. Комитет безопасности пилотов Гран-при сделал, тем не менее, несколько маленьких замечаний двум пилотам за их чрезмерную самонадеянность…

Жиль сохранял холодную голову, как это и должно было быть, но он не был бесчувственным. Некоторые трагические эпизоды, такие как смерть двух человек в Японии, которые находились в запретной зоне, его сильно потрясли: его Ferrari, взлетевшая после столкновения на полной скорости с другой машиной, не могла их не задеть. Жиль не думал о себе, хотя он лишь чудом остался невредимым после этого полета, он думал об этих двух молодых людях, нарушивших правила и погибших из-за этого.

Каким бы невероятным это не казалось, у Жиля совершенно не было страха. Он четко осознавал каждое мгновение, как на замедленной съемке.

Но для меня все было иначе, с каждым новым стартом я все больше беспокоилась. Окончание его спортивной карьеры было моей самой большой мечтой. Я не говорила об этом, но он это знал. Это читалось в моих глазах. Для Жиля отказ от его страсти был вне обсуждения. Он не мог быть лишен своего кислорода; этот человек мог пилотировать днем и ночью, если бы его организм позволял ему это. Необходимо сказать, что этот человек был феноменом в медицинском плане: его сердечный ритм в спокойном состоянии равнялся 58 ударам в минуту. Он обладал мускулатурой естественно развитой долгими часами, проведенными в своих машинах с рулем без усилителя и тяжелыми педалями, что требовало большого напряжения. Он также работал над улучшением периферического зрения (которое и так было исключительным) при помощи специальных упражнений. Жиль в пылу гонки замечал все, что происходило на обочинах трассы. Он поразил этим многих, прокомментировав поведение одного зрителя, который во время одного из кругов, когда Жиль немного задел бордюр, отпрыгнул назад.

Тем не менее, именно в то время я стала более раздражительной, и мы начали ссориться, как и любая другая семейная пара.

Нам пришлось так много и тяжело работать, чтобы достичь некоторого финансового благополучия, что мне захотелось большей стабильности для воспитания моих детей, с отцом, менее одержимым гонками и чаще присутствующим дома.



Команда

Жиль был гонщиком, который хотел находиться рядом с командой. Эта задача упрощалась тем, что мы жили в караване, размещавшемся рядом с боксами команды. Таким образом, он мог много времени проводить в семье и в то же время много времени проводить со своими механиками. Идеальная формула для такого пилота как Жиль, который обожал досконально обсуждать с инженерами и техниками, как улучшить машину к следующей гонке. Механики восхищались Жилем, так как с ним у них было ощущение, что вся их работа воспринимается и затраченные усилия – а случалось не раз, что им приходилось работать с шести утра до полуночи – оценивались по достоинству. На трассах в США я следила за тем, чтобы они поели в полдень, и готовила им сэндвичи. Мы вместе составляли настоящую семью. Вечером, после трудового дня, Жиль приглашал их на барбекю. Все ели вкусные стейки с картошкой, и Жиль был доволен.

Позже, в Ferrari, Жиль также был частью технической команды. Он еще не говорил по-итальянски, и еще меньше на диалекте Модены, но все прекрасно понимали друг друга, захваченные одной страстью. Жиль часто «ломал» свои моторы, из которых он выжимал максимум, чтобы определить их лимиты, или вылетал с трассы. Я находилась на обочине, чтобы засекать время каждого круга, и если Жиль отставал на десятую долю секунды, тревога читалась на всех лицах. Все опасались, чтобы что-нибудь с ним не произошло. Сотрудничество было таким тесным, что даже повар команды просил свою жену готовить для Жиля его любимые макароны, которые она крутила вручную… В наши дни конечно кухни на трассах хорошо экипированы, и пилоты с механиками больше не зависят от жены или мамы кого-либо из них.

Эта особенная необходимость находиться в постоянном контакте с командой была свойственна Жилю, в отличие от большинства пилотов. Это объясняет симпатию и уважение, которые испытывали к нему его механики, и продолжают испытывать спустя двадцать пять лет после его смерти. Когда я встречаю кого-либо из них, я всегда поражаюсь искренним чувствам, которые они испытывают к моему мужу. В них нет никакой фальши, и я ощущаю, насколько Жиль был любим.

Такая страсть к гонкам объясняется без сомнения натурой авантюриста, которого ничто не пугает. Жиль жил только действием. Слово «домосед» не существовало в его словаре.
Эта жизнь, оборвавшаяся так рано, была, тем не менее, прожита им в полной мере, не многие люди могут похвастаться этим. Он был абсолютно счастлив.

[gp2]

ДРУЖБА



Аутентичность

Я уже говорила это: Жиль был моим лучшим другом. Конечно, жить с ним было не просто. Требовательный к себе, он был таким же по отношению к другим. Сильный, он занимал все пространство, и к этому нужно было привыкнуть. Но он умел и отдавать, очень щедро и без каких-либо вопросов. Люди сразу понимали, что могли полностью доверять ему, доверять даже собственную жизнь, если это было необходимо.

Немногословный, он не любил эксцентричности. Он предпочитал молча выражать нам свою признательность за то, что мы были рядом, просто его семья и его друзья. Не склонный к большим празднествам, он не притрагивался к хорошим винам и экзотическим блюдам (как это произошло в Бразилии в его день рождения), он говорил, что из-за них плохо себя чувствовал. Он предпочитал хорошую коку со своим неизменным стейком (желательно хорошо прожаренным) и картошкой фри (вместо пюре, которое я готовила ему дома). Но он умел и удивлять, когда я меньше всего этого ожидала, подарком, цветами или выходкой. Иногда, когда он чувствовал, что я начинаю обижаться, он говорил мне с улыбкой: «Ты знаешь, что я здесь ради тебя». Он обладал таким шармом, что на него невозможно было злиться. Представьте себе, что ваш муж внезапно сообщает вам, что он пригласил на ужин несколько человек: «Да, и сколько человек ты пригласил? Десяток? И у меня один час, чтобы все приготовить?» Вы не знаете этих людей, и у вас нет никакого желания узнать кто они. Однако у вас не остается выбора, когда ваш муж, хозяин вечера, решает спустя двадцать минут выйти из-за стола, чтобы уехать куда-то посмотреть, что там происходит… С Жилем невозможно было соскучиться!



Порядочность

Были ли у Жиля друзья? Да, но их можно было пересчитать по пальцам одной руки. Однако он не очень переживал по этому поводу. С его профессией необходимо различать настоящих друзей, которые всегда будут рядом, что бы ни случилось, от проходимцев, которых притягивала слава и известность, как свет притягивает бабочек. К первой категории относится Джон Лэйн, который не входил в круг автогонщиков. Жиль полностью ему доверял и часто спрашивал советы финансового плана. Поначалу мы немного удивлялись, когда видели Джона с пропуском на все этапы Гран-при, но потом поняли, что он купил долю McLaren… Он никогда не хвастался этим, но это давало ему возможность в любое время находиться рядом с другом. Мы всегда с удовольствием вспоминаем прошлое, когда наши дороги с ним пересекаются. Еще один друг из самых верных – это спортивный комментатор Кристиан Тортора, который очень уважал Жиля, и в свою очередь Жиль отвечал ему взаимностью. Свою безоговорочную дружбу он перенес затем на Жака. Я всегда с огромным удовольствием принимаю приглашения посетить его дом на юге Франции. Патрик Тамбэ, бывший пилот Формулы-1, - еще один постоянный друг, очень скромный, оставшийся со мной и с моей семьей.

А если окунуться глубже в мои воспоминания, то необходимо упомянуть Джоди Шектера, который после смерти Жиля всегда поддерживал меня, взяв на себя обязанности по многочисленным административным хлопотам, заниматься которыми у меня просто не было сил.

Во время своей спортивной карьеры Жиль подружился и с другими спортсменами, которых он очень уважал. Горнолыжники Стив Подольски и Кен Рид, члены мужской канадской сборной по горным лыжам, прозванные «Сумасшедшие Canucks», с которыми мы встретились в Пра-Лу зимой 1978-1979 годов, и хоккеист Ги Лафлер являются одними из них. О первых двоих он мне говорил: «Ты представляешь себе, они спускаются по склону со скоростью более 100 километров в час на двух досках!» Для него это был ни с чем не сравнимый подвиг. А они восклицали: «Как это возможно, ехать на машине со скоростью 300 километров в час?» Позже Подольски давал уроки горного спуска Жаку, который был очень способным. Мальчишка очень гордился, что у него такой учитель!

Когда Жиль погиб, Подольски смог произнести всего одно слово: «опустошен». Но это единственное слово выражало все.

Что касается дружбы Ги и Жиля, каждый был поклонником другого. Лафлер часто приходил на этапы Гран-при вместе со своей женой Лизой, которой я восхищалась.



Ги Лафлер, Жиль Вильнёв и маленький Жак Вильнёв.
(Фото: Ив Бошам, Архивы La Presse, 1979 г.)



Когда я встречаю, на мой взгляд слишком редко, этих друзей, которые обладали такой же притягательной силой как и Жиль, такими же чувствами, мне кажется, что мы только что расстались. Проходящее время не стирает силу этих чувств.



Предательство

А затем произошло предательство друга. Без сомнения одна из самых сложных вещей, которые приходится пережить человеку цельному, безупречной порядочности, которым являлся Жиль. Я, конечно, имею в виду Дидье Пирони, его напарника по команде Ferrari, который в Имоле при помощи грязного приема получил победу, которая ему не принадлежала. Пирони проигнорировал указание команды ехать чуть сдержаннее, чтобы Жиль, который его опережал, финишировал первым, а его напарник вторым, ради красивого дубля Ferrari под номерами 27 и 28. Но Жиль быстро понял, что Пирони во что бы то ни стало хотел обогнать своего друга. В конце красивой истории о двух людях, которых объединяла любовь к риску, осталось лишь яростное желание Пирони победить. Разочарование Жиля было очевидным. Он доверился своему напарнику, которому до этого не было дела. Мне пришлось убеждать его подняться на подиум, на котором он появился лишь ненадолго из уважения к своим болельщикам. По окончании этой зловещей гонки я уже не сомневалась, что засекала время в последний раз.




Дидье Пирони и Жиль Вильнёв рядом с комендаторе Энцо Феррари. Во времена сотрудничества.
(Фото: АП, 1980 год.)



Это нечестное сражение повлияло на Пирони, и позже он посвятил свою победу на Гран-при Голландии 1982 года памяти Жиля. Кроме того, его вдова (Пирони разбился через несколько лет, управляя своим супер скоростным катером, когда его жена была на третьем месяце беременности) назвала своих близнецов Дидье и Жиль.

Мне регулярно напоминают об этом чрезвычайно мучительном предательстве, так как многие считают, что она явилась причиной аварии Жиля через две недели в Бельгии. Он был еще взбешен, это точно, но его концентрация от этого не пострадала. Автомобильные гонки – это опасный спорт, и пилот должен полностью обладать собой, но я уверена в одном: Жиль не рисковал чрезмерно ради реванша на трассе. Он был слишком умен, чтобы не делать этого, и в любом случае, какими бы ни были обстоятельства, он обладал способностью абстрагироваться от подобных вещей, как только садился в свой монокок. Ничего больше для него не существовало. Он полностью сосредотачивался на гонке. В конце концов, все это в прошлом, нужно забыть об этой трагедии.

[gp2]

ТРУДНОСТИ



В 30 лет, оставшись одна с двумя детьми 8 и 11 лет, я оказалась к этому не готова. Я была опустошена потерей человека всей своей жизни. Несмотря на опасную профессию мужа, я никогда не представляла себе такого исхода. Я никогда не интересовалась управлением наших финансов. Конечно, важные финансовые решения мы принимали вместе, но я не занималась их реализацией на практике. Как я уже сказала, мы полностью доверяли друг другу. Отныне все менялось, и не только в экономическом плане.



Одиночество

Я конечно привыкла справляться с повседневными проблемами во время отсутствия Жиля. Но на этот раз он больше не вернется; невозможность узнать его мнение; невозможность разделить с ним мои маленькие заботы или наоборот успехи детей дадут мне почувствовать всю тяжесть одиночества внезапно обрушившегося на меня с его исчезновением. Именно бесконечность этого одиночества в первое время было тяжело переносить, так как у меня пропали все ориентиры, даже не смотря на помощь друзей. Отсутствие беспокойной жизни, которую мы вели на протяжении почти одиннадцати лет, постоянно меняя горизонты, отсутствие этой повседневной дозы адреналина. Мне ужасно всего этого не хватало. Жизнь в Формуле-1 иногда выматывает, но никогда не бывает блеклой.

Однако жена пилота должна быть привычна к одиночеству. Уже в то время, когда Жиль выступал на снегоходах, он надолго уезжал из дома. Позже, в Формуле-1, он пропадал на частных тестах по пять-семь дней.

Когда мы поселились в Пляскасье, маленькой деревне рядом с Каннами во Франции, мне пришлось одной адаптироваться к этой новой жизни, где все было настолько иным. Ходить на рынок, обеспечивать себя основными продуктами, к которым мы привыкли, но которые были редкостью в этой части страны, такими как арахисовое масло или порошок для теста, который, как я узнала позже, назывался дрожжи, водить детей в школу и ходить искать их, чтобы позвать на обед, затем отводить снова и вновь их разыскивать. И телевизор, который работал только по вечерам, в то время как в Канаде его можно было смотреть с раннего утра. Все это выглядит невинно, но когда ваш муж постоянно находится в своей стихии, на гоночных трассах и в гаражах механиков, а вы не знаете никого вокруг, вы остаетесь в одиночестве справляться с вашими трудностями по адаптации к незнакомой обстановке.



Неординарная решимость

Одна вещь, тем не менее, помогала мне справляться с этим. Это была решимость в выборе целей и в использовании всех возможных средств для их достижения. У нас это было у обоих, у Жиля и меня. Когда Жиль в самом начале своей карьеры в Формуле-Атлантик в 1975 году безуспешно искал спонсора, готового инвестировать средства на приобретение машины, которая позволила бы ему реализовать свою мечту стать гонщиком, нам понадобилась экстраординарная воля, чтобы не бросить все. Другая жена, возможно, воспользовалась бы случаем, чтобы убедить своего мужа найти себе нормальную работу, которая позволила бы жить маленькой семье. Но я видела Жиля настолько несчастным, что даже несмотря на то, что у нас больше не было денег, не было дома (дом на колесах, в котором мы жили рядом с его родителями был уже продан, чтобы Жиль мог участвовать в гонках в сезоне 1975 года), несмотря на ответственность за двоих детей, я сказала ему: «Давай, позвони в Англию и закажи машину». На самом деле нам были необходимы два шасси March 74В и два мотора Ford Cosworth 1600 см3, а также гарантия на участие в нескольких гонках. Мы не знали, каким образом будем расплачиваться за эту машину. Сумма, необходимая на все предприятие, нам казалась астрономической, так как у нас не было ни одного су. Мы сказали себе, что ситуация не могла быть хуже, чем уже была. Жиль продемонстрировал огромную дерзость и убедительность перед банкирами, которые, в конце концов, согласились ссудить ему 50000$, которые были нужны, чтобы выполнить наши обязательства. Раз мы разделяли одну страсть, нам было необходимо идти до конца для исполнения нашей мечты… Конечно мы были молодыми, но никогда нельзя отступать: «Помоги себе, и небо тебе поможет», и дело сделано!

На самом деле, через два дня с Жилем связался спонсор, который хотел подписать с ним контракт на зимний сезон гонок на снегоходах. Жиль ответил: «Согласен, но с условием, что вы поддержите меня во время летнего сезона в Формуле-Атлантик». Сделка была заключена! С этого момента дело тронулось с места. Жиль был своим собственным механиком, таким образом можно было минимизировать расходы на содержание машины, за которой нужно было тщательно ухаживать, чтобы она смогла продержаться до конца сезона.

В 1976 году Жиль принял участие в Гран-при Труа-Ривьер, на этот раз в составе одной из лучших команд Формулы-Атлантик, Écurie Canada. Джеймс Хант также участвовал в гонке в качестве напарника Жиля. В том же году он стал чемпионом мира. Жиль обыграл Джеймса, который показал себя настоящим джентльменом и рассказал своему патрону по конюшне Формулы-1 McLaren Тедди Майеру, что соревновался с молодым канадцем, по-настоящему быстрым. Своеобразный fair-play по-английски. В следующем сезоне Жиль был нанят McLaren для участия в трех гонках под флагом этой команды. И вот, в Сильверстоуне, за рулем одной из этих машин Жиль проехал свою первую гонку в Формуле-1.



Новая жизнь

Эту гонку увидел Энцо Феррари и был настолько впечатлен piccolo grande uómo (маленький большой человек – прим. переводчика), как он называл Жиля, что почти сразу же решил подписать с ним контракт. Но пока у Жиля еще оставался договор с McLaren. В конце концов, в межсезонье Тедди Майер решил не оставлять Жиля на следующий сезон. В течение нескольких дней мы находились в тревожном ожидании телефонного звонка, который должен был изменить нашу жизнь.

Время лишений подходило к концу, даже несмотря на то, что в то время заработки пилотов не шли ни в какое сравнение с сегодняшними. Но совершенно точно, что мне уже не придется размораживать воду в трубах (не защищенных от мороза) при помощи газовой горелки в нашем доме на колесах, как мы это делали в то время, когда дети были еще совсем маленькие. Как обычно я занималась хозяйством, так сказать, и по наступлению зимы нужно было что-то делать, чтобы запустить отопление. Эта горелка – это была идея Жиля…

Позже мне снова пришлось пережить трудный период, когда Жак в 16 лет решил заняться той же профессией, что и его отец. Но к тому времени я стала более закаленной благодаря пережитым неприятностям и испытаниям. Я отчетливо видела ту же страсть в глазах сына. Никто, даже мать, не вправе чинить препятствия человеку на пути к своей страсти. Тогда я проконсультировалась с верным Патриком Тамбэ, отцом и пилотом, так как считала Жака слишком молодым, чтобы бросаться в эту авантюру. Он дал мне самый разумный совет, который я когда-либо получала: «Жаку еще нет 18; поэтому, если он начнет сейчас, все переговоры должны будут проходить при твоем участии, и ты сможешь его защищать, это поможет ему избежать глупостей». Однако сегодня я могу сказать, что это было самым сложным из всех дел, которыми мне пришлось заниматься в жизни в роли матери – подписывать контракты Жака, также как и квитанции страховщиков на этапах, когда он начал участвовать в гонках Формулы-3 в Италии. Кроме того, я была его шофером, так как он не имел водительских прав. В Европе права можно получить только с 18 лет.

Я могу себе представить, насколько Жиль был бы горд увидеть своего сына проезжающим по его трассам. Он без сомнения стал бы консультантом для сына, он, который превзошел себя в чрезвычайно требовательной профессии. Судьба не допустила этого.

Должна признаться, что Жиль и мне привил вкус к быстрой езде, но когда мы садились с ним в Ferrari, которая была предоставлена ему для персонального пользования, или в любую другую машину, на которой можно было ехать – вот тогда нужно было обладать крепкими нервами! Я знаю многих людей, которые оставляли содержимое своих желудков на краю извилистой дороги, когда Жиль хотел предоставить им возможность пережить моменты экстаза. После этого они клялись, что никогда больше не сядут в его машину.

Меня часто спрашивают, хотела бы я изменить свою жизнь. В таких случаях я отвечаю, что жизнь не меняют, ее продолжают. Если бы было иначе, пришлось бы забыть и все прекрасные моменты, которые пережил с другим человеком! Моя жизнь с Жилем была бесконечным вихрем, впрочем, после смерти Жиля именно с отсутствием этого аспекта было сложнее всего справиться. Я потеряла все свои ориентиры, и в определенной степени я должна была полностью себя пересоздавать. Ни одного малейшего дела! Я вернулась к своим первым увлечениям, которые я оставила ради того, чтобы сопровождать Жиля в течение его карьеры: мода. Я записалась на курсы высокой моды, и иголка с ножницами стали тем, что мне больше всего помогло сконцентрироваться на настоящем моменте и забыть боль, которая меня терзала.



Преуспеть в жизни

Удалось ли мне это? И да, и нет. Быть женой человека, превзошедшего природу, обожаемого всеми, окружило меня такой аурой, что я стала неприкасаемой. Казалось, что любому человеку будет трудно сравниться с воспоминанием о Жиле. Жизнь, однако, преподнесла мне подарок через десять лет после смерти моего мужа. Я думала, что мне удалось найти себе компаньона в моей новой жизни, но когда я была на пятом месяце беременности, у него вдруг возникло непреодолимое желание сбежать, оставив меня несколько озадаченной. Но я очень хотела эту маленькую девочку, которая жила внутри меня. Тем хуже для него, она станет полностью моей, моя Джессика, и я ни с кем ее не разделю. Через несколько лет, когда биологический отец захотел познакомиться со своей дочерью, мы все вместе выступили против этого чужака, и дверь захлопнулась к нашему обоюдному счастью: мамы и дочери. Она носит имя Вильнёва. Жак ее крестный отец, а Мелани – крестная мама.

Несмотря ни на что, я научилась жить на одной волне с моими знаменитыми мужчинами, и во время взлетов, и падений. Иногда мне случалось верить словам льстецов, которые обманывали мое доверие и сожалеть, что я не была более бдительной. Я знаю, что меня ожидают впереди и другие подводные камни, и что мне еще придется сражаться за добрую память о своем муже, как об искреннем человеке и блестящем пилоте. Но я пережила и другие мучительные моменты. В особенности, когда моя красавица Мелани, такая ослепительная, тяжело заболела и была на волосок от смерти в свои тридцать лет. Я часто взывала к Жилю, умоляя его присмотреть за дочерью. Не позволить ей присоединиться к нему. Не теперь.

Кроме сложных моментов происходили и воодушевляющие, которые невозможно забыть, и которые меняют жизнь. Именно о них мне хочется помнить.




Жоанна Вильнёв в объятиях своей дочери Мелани в 1990-х годах.
(Фото: Бернар Бро. La Presse)

[gp2]

НАСЛЕДИЕ



Жиль Вильнёв за рулем своей Ferrari, под дождем, на Гран-при Монреаля в 1981 году
(Фото: Архивы La Presse)



Я прожила рядом с Жилем, одаренным человеком, исключительным атлетом с блестящим стилем, в течение пятнадцати лет. Этого больше чем достаточно, чтобы научиться проживать настоящий момент со страстью. Он оставил нам, детям и мне, это желание преодолеть себя, идти до конца в наших начинаниях, никогда не сдаваться судьбе, но еще и никогда не пресыщаться. Кроме того, он научил нас делать хорошо любую вещь. Посредственность – это еще одно слово, которого не существовало в его словаре. Его девизом было – всегда отдавать всего себя делу. После его смерти я постаралась стать «приводным ремнем» от его ценностей к моим детям.

Что касается людей в целом, мне кажется, он сумел стать знаменосцем национальной гордости. Для маленького квебекца стать национальной знаменитостью в элитном виде спорта было не пустым звуком. Во Фиорано одна из улиц носит его имя, а его памятник до сих пор является местом встреч и всегда украшен цветами.

Обожаемый, посещавший дворцы и лучшие рестораны, он никогда не отрекался от своих корней и был счастлив среди своих. Ему не хватало больших пространств и зимы. Именно поэтому он так любил свой шале в Пра-Лу во Французских Альпах, на высоте 1500 метров, с неприступным видом на долину. Он выкладывался здесь с детьми на горнолыжных спусках. Этот дом стал семейным, куда мы всегда приезжаем с большим удовольствием, так как мы здесь прекрасно себя чувствуем. Кто знает, может память о Жиле делает это место мифическим?



Вверху и внизу: Жоанна и Жиль Вильнёв после победы на Гран-при Канады в Монреале в октябре 1978 года
(Фото: Пьер МакКанн, Арман Тротье, La Presse)
В центре: Жоанна и Жиль Вильнёв за несколько дней до Гран-при Канады 1980 года
(Фото: Мишель Гравель, La Presse)




Мемориальная доска в память о Жиле Вильнёве была открыта в присутствии родителей погибшего пилота.
(Фото: Робер Майю, La Presse)




1970 год. Выезд на уик-энд.
(Фото: Частная коллекция)




Жоанна и Жиль Вильнёв рядом с MG последнего.
(Фото: Частная коллекция)




Жиль сам принимает участие в работе над снегоходом в компании своего брата Жака и своего механика тех лет Франсуа Ляроза, слева.
(Фото: Рене Пикар, La Presse, 1981 год.)





Жиль Вильнёв участвует в гонке на снегоходах.
(Фото: Роберт Надон, La Presse)




Жиль Вильнёв садится в кокпит своего болида, чтобы попробовать педали. Пилот из Бертьевилля берется за руль, несмотря на то, что у него нога в гипсе.
(Фото: Архивы La Presse, 1974 г.)




Жиль Вильнёв в машине под номером 69 на Гран-при Труа-Ривьер проезжает 60 кругов за 65 минут.
(Фото: Пьер Коте, La Presse, 1976 г.)




Жиль Вильнёв в Монреале в 1979 году. Он финиширует вторым.
(Фото: Пьер МакКан, La Presse)




Жиль Вильнёв натыкается на буй во время Villa d'Este Trophy –этапа
Гран-при Кубка Rothman среди автогонщиков на озере Коме в Италии.
(Фото: UPI, 1981 г.)





На частных заездах во Фиорано, в Италии в 1982 году Жиль Вильнёв со своими двумя «игрушками».
(Фото: Неизвестный автор/архивы Ferrari)




Момент отдыха.
(Фото: Жан Гупиль, La Presse, 1979 г.)




Жиль развлекает себя игрой в бильярд у своего отца.
(Фото: Жан Гупиль, La Presse, 1979 г.)



Жиль и Мелани, 1978 год.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)





Мелани и Жак Вильнёв окружили своего отца после одной из его побед в Формуле-Атлантик.
(Фото: Частная коллекция.)




Джоди Шектер и Жиль Вильнёв, сентябрь 1979 года.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)




Жиль Вильнёв болельщик «Канадиенс», 1978 год.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)




С Ларри Робинсоном.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress 1978 год)





С Пьером Бушаром.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress 1978 год)





С Сердже Савардом.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress 1978 год)




С Пьером Монду и Ги Ляпоинтом.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress 1978 год)






С Ги Ляфлером на трассе Ла-Кастеле во Франции.
(Фото: Частная коллекция)




Жиль Вильнёв и Жак Лаффит в паддоке с детьми, внимательно слушающими их беседу.
(Фото: Частная коллекция)





Джеки Стюарт и Жиль Вильнёв в 1979 году
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)





Жиль Вильнёв с мэром Монреаля Жаном Драпо подписывает золотую книгу города. 5 октября 1978 года.
(Фото: Рене Пикар, La Presse)




Жиль Вильнёв в 1980 году.
(Фото: Архивы Хултон/Жетти Имаж)




Жиль Вильнёв на трассе Монреаля с одним из своих спонсоров, М. Джакобацци, производителем итальянских вин.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)




Привычный жест перед стартом. Жиль Вильнёв на Гран-при Австрии в августе 1978 года
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)




8 октября 1978 года: Жиль Вильнёв проезжает круг почета после своей победы на Гран-при Канады.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)




Почтовая марка с изображением Жиля Вильнёва. Выпущена 12 июня 1997 года.
(Фото: Архивы La Presse)




Жиль Вильнёв отвечает на вопросы журналиста в Монреале в сентябре 1981 года.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)




Жиль Вильнёв позирует перед афишей Гран-при Канады в апреле 1982 года. Он погибнет месяц спустя на трассе Зольдера в Бельгии.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)




Момент предательства. Вильнёв и Пирони в 1982 году в Имоле.
(Фото: Неизвестный автор/Архивы Ferrari)




Дидье Пирони, Энцо Феррари и Жиль Вильнёв в 1981 году.
(Фото: Неизвестный автор/Архивы Ferrari)





Энцо Феррари и Жиль Вильнёв в момент отдыха в 1980 году
(Фото: Неизвестный автор/Архивы Ferrari)




Жиль Вильнёв и Франко Гоцци, спортивный директор Ferrari, веселятся в Имоле в 1979 году.
(Фото: Неизвестный автор/Архивы Ferrari)




На Гран-при Италии в Монце в 1979 году
(Фото: Неизвестный автор/Архивы Ferrari)




Жиль Вильнёв за рулем 312Т3 во время тестов во Фиорано в 1979 году.
(Фото: Ferrari)




Жиль Вильнёв в 1982-ом, году его гибели.
(Фото: Неизвестный автор/Архивы Ferrari)




Жиль Вильнёв со своим братом Жаком на этапе Гран-при Монреаля.
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)





1978 год
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)




1978 год
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)




Портрет Жиля Вильнёва, написанный Жоанной Вильнёв, 2008 год.
Карандашом на бумаге, 41х29 см.




1978 год
(Фото: Мишель Пономарефф/Ponopress)

[gp2]

НАШИ ЛУЧШИЕ ГОДЫ…



Кем бы я стал, если бы наши пути с Жилем и Жоанной не пересеклись в Сан-Фелисьен на озере Сан-Жан в 1977 году? Даже сейчас я иногда задаю себе этот вопрос. В то время молодая пара пыталась ухватить дьявола за хвост. Это произошло чуть раньше того, как Жиль оспаривал Гран-при Сильверстоуна за McLaren, и как он присоединился к Скудерии Ferrari на Гран-при Канады и Японии. Меня поразили искренность парня, любезность его супруги и полное отсутствие заносчивости у обоих. С ними были не нужны никакие церемонии, не было никакого bullshit, как сказали бы наши друзья англофоны!

Мы встречались множество раз, но лишь на протяжении 1978 года я начал сталкиваться с ними регулярно. На Гран-при Жоанна никогда не упускала случая пригласить меня на обед в семейный Кемпер. Мелани и Жак находились там и проказничали больше чем обычно. В начале этого 1978 года все маленькое племя нашло приют у Патрика Тамбэ в Монако перед тем, как переехать в Пляскасье, между Грасс и Каннами на Лазурном берегу. Для семьи, прибывшей из Бертьевилля – это был рай, но, несомненно, никакой расточительности!

Жиль и Жоанна не были готовы к славе, деньгам, которые могли бы их опьянить. Но этого не произошло. Никогда! Для меня, имевшего привилегию немного прикоснуться к их личной жизни, от этих пяти лет я храню воспоминание о тихом счастье простых людей в мире Формулы-1, где этого уже не осталось. Каким бы показным ни был мир, в котором они находились, их ценности оставались неизменными: уважение к другим и порядочность. Для Жиля и Жоанны, я могу это свидетельствовать, слово дружба не было пустым.

Затем случилась драма, которая коснулась их семьи и разорвала наши судьбы. Насколько я восхищался Жилем за его смелость, настолько я стал уважать Жоанну за ее силу. За те месяцы и годы, которые прошли с момента исчезновения ее мужа, Жоанна часто сгибалась под тяжестью боли, но она не сломалась. Свидетель ее сражения, сегодня мне остается лишь гордиться и удивляться, держа в руках эту книгу, которая является не только альбомом фотографий: семейный альбом!

Спасибо тебе Жоанна за то, что ты открыла, наконец, двери в свой «тайный сад» для тех, кто любил Жиля, и которые откроют для себя более интимную и более достоверную грань личности их героя. Что касается меня, то как мне не поблагодарить за то, что во время чтения я снова окунулся в наши самые лучшие годы, мои самые лучшие годы? Кем бы я был без вас?

Кристиан Тортора

Самая важная "реклама", находящаяся на гоночном комбинезоне Жиля Вильнёва, это конечно же его группа крови, расположенная под его именем.
(Фото: Мишель Гравель, La Presse, 1980 г.)