Жиль Вильнёв. На пределе.
Везунчик... Счастливчик... Единственный любимец «железного» Коммендаторе – Энцо Феррари... Сумасшедший, рисковый, бесстрашный пилот, расколотивший вдрызг больше «черных жеребцов», чем все остальные гонщики Скудерии вместе взятые, но при этом много лет выходивший из всех аварий целым и невредимым... Великолепный гонщик, отчаянный боец на трассе, однажды по доброй воле отдавший титул партнеру и другу, ибо
ценил дружбу и честное слово больше, чем победы... И погибший из-за того, что счел поступок друга предательством...
Он так и не стал чемпионом мира. Но был и остается в истории «Формулы-1» одним из тех крайне редких, а потому еще более драгоценных персонажей «Большого цирка», которых любят. Не за рекорды, титулы и победы, а просто за то, что они такие, какие они есть. За то, что они – то чудо, которого не может быть в реальной жизни, но, однако же, – есть, существует! А потому каждый раз так остро ощущается всеми их отсутствие, когда они вдруг уходят... Сегодня, спустя 15 лет после того, как «Маленький принц» Формулы-1 нашел свою судьбу в бельгийском Зольдере, он по-прежнему остается героем, кумиром, легендой для миллионов болельщиков во всем мире. Итак...
Канадца Жиля Вильнёва можно легко назвать самым безрассудно-смелым гонщиком конца 70-х годов. При нашей первой встрече он выразил надежду, что моя профессиональная помощь ему никогда не потребуется. Я вспомнил его слова в тот трагический день 1982 года, когда Жиль попал в фатальную аварию на последних минутах квалификационных заездов в Зольдере...
Однажды я, на свою голову, столкнулся с Жилем в вестибюле отеля в Сан-Паулу. Он предложил подбросить до трассы в Интерлагосе, и я согласился, не предполагая, какое испытание мне предстоит. Жена Вильнева была вместе с ним, поэтому когда мы подошли к автомобилю, арендованному Жилем, я собрался было сесть на заднее сиденье, однако она настойчиво попросила меня перебраться на переднее. Мы тронулись в путь. Я повернулся, чтобы поговорить с мадам Вильнёв и... не увидел ее! После секундного замешательства мне все-таки удалось ее обнаружить – лежащей на полу машины. Видя мое изумление, она любезно пояснила, что для нее это нормальное состояние, и вскоре я понял почему.
Даже за рулем обычной машины Жиль доводил всех до предынфарктного состояния. Он свято верил в своеобразную «теорию бреши», что в любой дорожной коллизии всегда можно отыскать свободное пространство для маневра. Чтобы избежать столкновения, надо только успеть юркнуть в эту дырку!.. А потому за рулем он не обращал ни малейшего внимания на габаритные огни впередиидущих машин и красные глаза светофоров, болтал без умолку и лихо лавировал в потоке транспорта, абсолютно не задумываясь и не снижая скорости. Когда мы прибыли на автодром, он еще поинтересовался у меня, не хочу ли я вернуться с ним обратно!!!
В воскресенье вечером Жиль попросил оказать ему услугу: отогнать машину в аэропорт и там сдать ее обратно в арендную контору. Я влез в оставшуюся от автомобиля кучу металлолома и обнаружил, что сцепление не работает. Тогда я с облегчением сдал ключи служащему отеля и нанял такси.
Тревор Рув, бывший в то время секретарем GPDA, рассказывал мне позднее, что вертолетом Жиль управлял в том же стиле, – он постоянно взлетал с нулевым запасом горючего и с холодной самоуверенностью лавировал между высоковольтными проводами и столбами электропередач.
В 1980 году в Монако на первом же круге в повороте Сен-Девот случился большой завал, в котором приняли участие Дели, Жарье и Джакомелли. Естественно, наша машина медслужбы (вел ее тогда Жаки Икс), как обычно, ушедшая на трассу позади пелетона, вынуждена была несколько задержаться. В результате лидеры и остальная часть пелетона уже пошли на второй круг, когда мы только еще миновали бассейн! Икс припарковал машину сбоку у отбойника – и стремительные болиды промчались мимо нас один за другим, причем каждый уважительно обходил наш автомобиль по максимально широкой траектории.
Каждый – но не Вильнева! Он пронесся впритирку к нам, не желая уступать ни сантиметра пространства, ни миллисекунды времени.
1982-й для F1 был ужасным годом. Пожалуй, я могу его сравнить только с годом 1994-м. Мне думается, что тот трагический узел психологических проблем, который привел к несчастью 8 мая в Зольдере, завязался несколько раньше, в Имоле. Оба гонщика Ferrari – и Дидье Пирони – были великолепными, агрессивными и опытными пилотами. Мне всегда казалось, что из них двоих Пирони был человеком более нервным (по крайнем мере, частота пульса у него была постоянно выше, чем у Жиля). Во время гонки в Имоле моя машина находилась слева от последнего поворота при въезде на прямую старт-финиш. На последнем круге обе Ferrari промчались мимо меня: Вильнев был впереди, Пирони шел вторым, в том же порядке они благополучно вышли из последнего поворота. Вильнев спокойно собирался пересечь финишную линию, когда его друг и партнер по команде Пирони прибавил в скорости и в последнем рывке обошел Жиля прямо на финишной прямой! Позднее я увидел в телезаписи, что на подиуме Жиль выглядел ужасно – он казался больным, расстроенным и удрученным.
Восьмого мая в Зольдере стоял прекрасный день. Последние минуты квалификации всегда очень опасны, и я с нетерпением ждал клетчатого флага. Я был в фургоне на станции Mercedes, когда увидел, что на выходе с пит-лейна Роланд Брайансеред машет красным флагом, подзывая нас. Мы бросились вперед, и в Ferrari, покидающей пит-лейн, я узнал машину Пирони. Чем ближе мы подходили к месту аварии, тем больше обломков валялось вокруг. Наконец, мы увидели пустую разбитую Ferrari. Это была машина Вильнева... В моей памяти всплыли слова Жиля в момент нашей первой встречи: «Надеюсь, док, вы никогда мне не понадобитесь!» На месте катастрофы уже находился медицинский автомобиль, и бельгийский хирург, закончив первый осмотр Вильнева, ожидал меня.
Жиля выбросило из машины, он перелетел через трассу и упал справа около нее, около ограждения. Когда я подошел к нему, оказалось, что канадец не дышит. Немедленно, при помощи кислородной маски, мы попытались восстановить дыхание. Жиль был смертельно бледен, зрачки расширены. У него не оказалось никаких видимых повреждений, и мы пришли к выводу, что речь, видимо, идет о переломе позвоночника. Мне запала в память странная деталь – босые ноги Жиля. Его обувь и даже носки почему-то отсутствовали... Я поднял глаза, обернулся: позади меня молча стоял Дидье Пирони. Через несколько секунд он повернулся и ушел.
Пульс Жиля был достаточно сильным, но его состояние оставалось крайне тяжелым. Бельгийские маршалы образовали вокруг нас свободное пространство, закрывая Жиля от посторонних взглядов шерстяными одеялами. С их помощью мы перенесли его на носилках в специальный медицинский автомобиль, по дороге тщательно контролируя его сердце и стараясь не потревожить шею, чтобы избежать дальнейших повреждений. В медцентре автодрома нам удалось стабилизировать состояние Жиля (хотя ситуация в целом была безнадежной), после чего на большом военном вертолете он был эвакуирован в университетский госпиталь св. Рафаэля в Лувэне. Уже в госпитале профессор Де Луз, сделав рентгеновские снимки, объявил диагноз – смертельный перелом шеи в месте, где позвоночник соединяется с черепом (перлом основания черепа). Я переговорил с женой Вильнёва по телефону и объяснил ей ситуацию – она немедленно выехала из Монако в Лувэн. Оттуда же, из Монако, до нас дозвонился встревоженный Джоди Шектер и был страшно потрясен, услышав от меня, что положение его друга безнадежно.
Между тем Марко Пиччини, менеджер Ferrari, в отчаянии ломая руки, метался у дверей реанимационного отделения – он категорически отказывался верить в то, что спасти жизнь Вильнёва невозможно. Марко изо всех сил цеплялся за призрачную надежду, что, может быть, найдется в мире кто-нибудь, кто сотворит чудо и спасет Жиля. Он подозвал меня и попросил поговорить по телефону, как он выразился, «с лучшим нейрохирургом в мире», живущим в Монреале. Я спросил у Пиччини имя нейрохирурга, и он ответил: «Профессор Жиль Бертран». Я взял трубку: «Привет, Жиль. Это доктор Сид Уоткинс. Мы в последний раз виделись в Императорском Отеле в Токио». «Какого черта вы там делаете?» – поинтересовался он. Я объяснил ситуацию и характер ранений бедного Жиля. Закончив разговор, я повернулся к Марко, слушавшему все это с открытым ртом. «Разве вы знаете друг друга?» – спросил он. «Конечно, – ответил я. Мы старые приятели. Нейрохирургический мир слишком тесен».
Наконец приехала мадам Вильнёв. Мы долго говорили с ней, и я объяснил всю безнадежность ситуации. Она была отважной женщиной, разумной и полной достоинства, поэтому мы провели последние минуты в тишине.
Существует множество версий причин этой аварии. Связывая их воедино, можно предположить, что Вильнёв на последних минутах практики гнал изо всех сил, стремясь во что бы то ни стало превзойти время Пирони, который был быстрее. На одном из участков трассы Жиль пытался пройти Йохена Масса, но – увы! – в тот день его «теория бреши» не оправдала себя – нигде не оказалось ни единой даже самой узкой щелочки. Машины столкнулись, и Ferrari ракетой взлетела в воздух. Удар был настолько силен, что Жиля выбросило из болида вместе с сиденьем и ремнями безопасности! Сломалась ли у него шея прямо в момент удара, когда Жиль вылетел из машины, или это произошло в тот момент, когда он рухнул на землю возле отбойника – этого мы уже никогда не узнаем. Уверен я только в одном: он не страдал перед смертью. Страдали и страдают его семья и друзья, благоговея перед его памятью...
Отрывок из книги Сида Уоткинса «Жизнь на пределе»
Помнят, и будут помнить... (добавлю от себя).