[gp2]

Глава 19. Рождение легенды


Как всегда во время гоночного уик-энда, когда я был дома, в Репентиньи, я слушал CKVL, единственную радиостанцию в Монреале, которая проводила прямые репортажи. В 7:55 комментатор серьезно объявил:

– Серьезная авария только что произошла в Бельгии. На связи Кристиан Тортора.

Он был в шоке:

– Жиль Вильнев только что разбился в аварии. Ситуация является очень серьезной. Квалификация приостановлена. В настоящее время на месте аварии работают врачи скорой помощи. Первые сводки с места событий неутешительны.

Интуитивно я сразу понял, что произошла трагедия. Забыв о кофе и бутербродах, я поскорее побежал в спальню и мгновенно оделся, сообщив жене:

– Жиль разбился, все очень серьезно. Я еду в редакцию. Будет много работы.

Затем, машинально прихватив документы и справочники, я быстро отправился в редакцию.

По дороге я услышал повторный репортаж Кристиана Торторы, где он подтвердил худшие опасения.

– Здесь царит подавленное настроение. Авария была очень серьезной. Мы не знаем состояние Жиля, но, судя по всему, он крайне тяжело ранен.

В это время несколько гонщиков остановились около места, где произошла трагедия, чтобы оказать посильную помощь. Согласно свидетельствам очевидцев, они возвращались к боксам в слезах.

Я приехал на работу в 8:30. Моим первым порывом было связаться с коллегами в зале для пресс-конференций в Зольдере, чтобы узнавать все новости сразу. Ответ опытных журналистов, таких, как Джонни Райвс из французского ежедневника l'Equipe, был единодушным:

– Пьер, все очень серьезно. Я опасаюсь худшего. Его Ferrari несколько раз перевернулась, задев колеса March Йохена Масса, и Жиля выбросило из машины, а его шлем слетел.

В это мгновение я понял, что он погиб.

В течение нескольких минут я размышлял, что делать: вернуться домой, чтобы оплакивать его вместе с остальными, или же остаться в редакции и постараться почтить его память. Было сложно принять решение. Разумом я понимал, что следует забыть о личных чувствах. Я должен выполнять свой профессиональный долг. Трудная же задача мне предстояла!

По сей день я прекрасно помню первую статью из длинной серии, которую я написал в этот трагический день, 8 мая 1982 года:

Жилю было 32 года!

Я раскрыл один из наиболее тщательно охраняемых секретов Жиля Вильнева. Чтобы повысить свои шансы на дебют в Формуле-1, Жиль решил омолодиться с самого начала карьеры. Он подделал свои документы, чтобы убедить всех, что он родился 18 января 1952 года. А в реальности? Жиль появился на свет в 1950 году, на месяц раньше меня! Фальсификация прошла так успешно, что и поныне в архивах Формулы-1 датой его рождения значится 1952 год.

Весь этот день средства массовой информации передавали, что ему тридцать лет.

Родители Жиля, сраженные гибелью старшего сына, подтвердили мою информацию.



Невозможность пойти домой

Мое начальство, директор спортивного раздела Бертран Раймон и его заместитель Жиль Терру, сразу поняли всю полноту трагедии. Они присоединились ко мне в этот субботний день. Как и все остальные, Бернар и Жиль были в шоке. Это напомнило мне день убийства американского президента Джона Кеннеди 22 ноября 1963 года, когда всем врезалось в память, где они были, когда услышали новость о трагедии.

Несомненный признак исторического момента.

Еще до приезда начальства, к десяти часам, я собрал достаточно информации. Пока Кристиан Тортора в Бельгии продолжал заверять, что нельзя терять надежду, по эту сторону океана новости были менее утешительными. Я приехал к Гастону Паренту. Он был убит горем. Впервые в жизни он не знал, что делать.

– Извини, я в таком состоянии, что предпочитаю молчать.

На помощь пришла его жена Даниэль.

– Как только мы узнали об этом, сразу же связались с врачами медицинского центра в Лувэн, куда отвезли Жиля. Первые прогнозы неутешительны. Мы говорили с местными светилами в Монреале. Они консультируются с бельгийскими врачами. Некоторые готовятся вылететь туда первым же самолетом, чтобы помочь.

Через несколько минут плачущая Даниэль позвонила мне на работу.

– Пьер, все кончено. Жиль умер. Они подключили его к аппаратам, чтобы он дожил до приезда Джоан. Не пиши об этом сразу, мы хотим подготовить его семью и близких.

Авария произошла в 13:50 (по Бельгийскому времени, в Канаде было 7:50), и врачи официально объявили о смерти в 21:12, то есть, 15:12 по времени Квебека. Уже в полдень пошли слухи о его гибели, хотя Кристиан Тортора отрицал эти сведения. Он убеждал, что не следует терять надежду.

Я поспешил в кабинет Бертрана Раймона, чтобы вопреки подступившим слезам сказать ему:
– Все кончено, Жиль умер.

Раздавленный новостью, он ответил, тем не менее:

– Пьер, я понимаю тебя. Твой друг погиб. Ты не должен оставаться здесь. Все поймут тебя, если ты пойдешь домой. Это трудно, конечно же. Но это единственная твоя возможность воздать ему последние почести. Прими решение сам.

Мое решение было мгновенным:

– Когда я выходил утром из дома, то уже знал, что меня ждет. Я здесь, чтобы работать. Я только сделаю паузу, чтобы взять себя в руки. После этого я смогу работать.

До поздней ночи с субботы на воскресенье у меня не было ни секунды для отдыха, не было и времени горевать. Мы решили сделать специальный выпуск Journal de Montreal, где на 15 страницах были бы фотографии и статьи о вехах его короткой, но яркой карьеры. Я отвечал на десятки звонков. Люди хотели выразить соболезнования. Другие же пытались узнать дополнительную информацию.

Это была многочасовая «гонка» в режиме «нон-стоп».

Единственное, от чего я отказался – участия в прямом эфире на телевидении. По телефону – еще куда ни шло. Перед камерами я бы не смог говорить, раз уж ветераны этой профессии к концу эфира плакали.

Ужасное утро.

Боль не притупилась к воскресному утру. Передо мной горячий кофе, остывающие тосты и выпуск Journal de Montreal с заголовком:

Жиль погиб на скорости 170 миль в час


Перечитывая написанное накануне, глядя на фото ужасной трагедии, я должен был, как и все остальные, сказать себе: Жиль умер, и я больше никогда его не увижу. Лучше бы я получил обухом по голове. Тогда бы было не так больно. Тоска немного притупилась, когда я перечитал собственные слова: Он провел жизнь, играя с ней. Прежде всего, Жиль погиб так, как любил жить – на полной скорости, газ-в-пол. Все крайне страдали. Он же погиб на трассе, овеянный славой, во время любимого занятия.

Через несколько минут я позвонил Джоан в Монако. Несмотря ни на что, она согласилась поговорить со мной. Все звонки контролировались Джоди Шектером, другом Жиля, который вместе со своей женой решил поддержать безутешную вдову и детей.

– Это было трудное решение – позволить отключить аппараты, удерживающие его в живых. Врачи больше ничем не могли помочь.

Вздохнув, сдерживая слезы, она продолжила:

– Я беспокоюсь за детей. Они с трудом переживают это. Жаку очень плохо. Он замкнулся в себе. Он молчит, но страдает. Мне трудно находить в себе силы, когда я вижу детей в таком состоянии. Единственное утешение: Жиль погиб так, как хотел – без страданий, за рулем. Я всегда позволяла ему делать то, что он хотел. Он ушел так, как хотел.



Пепел героя...

Его смерть всколыхнула весь мир. Ни у кого не было желания смеяться или что-то праздновать. Все были в трауре. Его гибель произвела грандиозное воздействие, тут же возведя его в ранг легенды Квебека. Менее, чем за сутки, Квебек осознал, что мы потеряли нашего лучшего представителя. Никогда наш земляк не был так знаменит на пяти континентах. Его скоропостижная смерть лишь усилила его популярность.

Жиль никогда не был так известен, даже после победы в Монреале. Пятнадцать лет спустя я должен признать, что мир узнал его... в фатальный день 8 мая 1982 года.

Перевозка его тела в Квебек была организована в кратчайшие сроки, правительство предоставило для этого военный самолет. Последнее возвращение Жиля в Канаду состоялось в 19:50, в понедельник 10 мая. Около ворот №27 (его номер в Ferrari) аэропорта Дорваль было множество людей: поклонники, журналисты, фотографы...

Сразу после похорон, назначенных на четверг, до этого два дня его тело было в Бертьевилле, куда люди приезжали прощаться с ним, Джоан решила кремировать его.


Живые воспоминания

Квебек был в трауре. Героя больше не было с нами, флаги на многих учреждениях были приспущены, хотя Жиль не хотел бы публичных похорон. Тем не менее, там присутствовал премьер-министр Канады Пьер-Эллиот Трюдо, премьер-минист Квебека Рене Левек, мэр Монреаля Жан Драпо и другие известные представители политического и спортивного мира. Пришли сотни поклонников. В течение двух дней до похорон с ним попрощались около 12 000 человек. Затем траурный кортеж покинул Бертье по сороковой дороге и направился к восточному кладбищу Монреаля. На обочинах по всей длине дороги стояли люди, чтобы в последний раз приветствовать своего героя.

Несколько механиков, которые работали с Жилем в Ferrari, а также Джоди Шектер, Жак Лаффит и Джеки Стюарт прилетели из Европы, чтобы проводить в последний путь кумира многих и легенду автогонок.

– Я не понимаю этой публичности. Когда у нас кто-то умирает, все происходит в семейном кругу. Должно быть, Жиля очень любили, раз пришло так много человек, – сказал мне Джоди Шектер, выйдя из церкви.

Когда ему предоставили слово, этот чемпион мира был крайне взволнован:

– Жиль не был чемпионом, но он всегда был самым быстрым. Я никогда его не забуду!

Таким оригинальным образом он отметил, что в 1979, когда он завоевал титул, на самом деле эта честь должна была принадлежать Жилю.

В пятницу 14 мая первая страница Journal de Montreal подвела итог:

Пока, Жиль! Мы не говорим чемпиону ПРОЩАЙ.

С тех пор каждый год 8 мая эту аварию вспоминают. Словно хотят остановить время, обернуть его вспять и вновь увидеться с ним. В годовщину его гибели Journal de Montreal опубликовал приложение с множеством воспоминаний об этом великом человеке. Никто не забыл его. И это так и по сей день!


Долг Берта

Даже если бы я занимался освещением гонок драгстеров, то все равно смог бы завоевать уважение Бертрана Раймона, который до сих пор занимает пост директора спортивного раздела. Как ни странно, гибель Жиля внушила всем уважение ко мне – то, чего я добивался столько лет. Босс подтвердил это через неделю после похорон, позвонив мне:

– Когда сможешь, приезжай, жду тебя в своем кабинете.

Я был там на следующее же утро.

Он протянул мне рамку с пластиной, с которой печаталась первая страница Journal de Montreal 9 мая. С ней он традиционно отдал мне записку. Эта записка всегда много значила для меня:


Пьер,

за твой профессионализм, наличие которого ты доказал, но еще и из-за неизгладимого происшествия... в память о твоем друге Жиле Вильневе.

Бертран Раймон


Эта рамка до сих пор занимает почетное место в моем доме, а копия записки вложена в нее с обратной стороны.