Многолетний траур Энцо по умершему сыну некоторые особо циничные наблюдатели называли слишком уж театральным, мелодраматическим. И этот склеп с колоннами, словно бы из оперы его любимого Верди. И решение Энцо носить, не снимая, темные очки в память о сыне. И то, что он ездил на могилу сына каждый божий день. На фотографии, если приглядеться, можно было заметить разводы – Энцо гладил фотографию сына. Каждый день, начиная с 1956 года. Тридцать лет подряд.
Но Феррари было плевать на то, что думают другие. Дино был единственным, кого он по-настоящему любил на этой земле. Больше Лины и Лауры, больше работы, больше своих «Феррари». Он родился крепким, любознательным, и Энцо растил из него своего наследника, который когда-нибудь возьмет на себя управление «Ferrari». Он дал ему прекрасное образование, следил за каждым его шагом и с самого рождения таскал на все гонки, пока еще ходил туда сам. Лаура, конечно, кричала на него, и не раз: «Что ты делаешь, ему еще нет и года! Здесь шумно, выхлопные газы, а ты с мальчиком всегда рядом с трассой!» Но потом смирилась: Энцо сразу же сказал, как отрезал: «Пусть привыкает. Ему всю жизнь придется провести на заездах. Пусть смотрит». И шептал плачущему малышу в ухо: «Смотри, это Нуволари, великий гонщик. «Мерседес-Бенц» сейчас делает самые быстрые машины, но скоро твой папа все исправит».
Потом грянул первый гром – в тот самый день, когда сын от Феррари родился и у Лины. Его назвали Пьеро. Энцо вернулся из роддома и обнаружил плачущую жену – та то собирала вещи, то швыряла на пол тарелки... В маленьком городке трудно что-то скрыть, и Лаура, увидев Энцо, выкрикнула ему: «Как ты посмел сюда явиться! Иди к своей... этой...» и в подтверждение своих слов сорвала скатерть с обеденного стола – со всем, что на нем было. Ссору прервал Дино – срывающимся мальчишечьим дискантом он крикнул: «Мама, прекрати!» и бросился прочь. Энцо за ним – эту короткую пробежку вместе со всеми своими глупыми мыслями он вспоминал потом всю оставшуюся жизнь. «Тринадцать лет, а как бегает!» – подумал он тогда. Он нагнал мальчика у той самой церкви Сан-Пьетро, где когда-то мчался вниз на своей деревянной машине, и Дино, всхлипывая, сказал: «Мама сказала, у тебя теперь новая жена. И новый сын...» «Это неправда, – не раздумывая, ответил Энцо. – Слышишь меня? Посмотри на меня! Это неправда! Я же никогда тебе не вру». Дино немного успокоился, исподлобья взглянул на отца и сделал шаг в сторону. И вдруг упал.
Когда старость начала подступать все ближе, Энцо часто думал: за что его наказал Господь? За измену? За то, что он предал Дино? Или за ту заведомую ложь – пусть даже, как ему казалось, ложь во спасение? Возможно, Господь хотел показать ему, что лжи во спасение не бывает. Точнее, что ею никого невозможно спасти.
Дино рос, ходил с отцом на гонки, посещал мастерскую «Ferrari» и даже рисовал неплохие эскизы, но падал все чаще. Наконец врачи сказали, что у него редкая болезнь – мышечная дистрофия. Что лекарств от нее не найдено, потому что никто толком не знает ее механизмов. И еще одно – что болезнь прогрессирует и дальше все будет только хуже. Единственное, что они могут посоветовать синьору Феррари, – молиться. И они, врачи, будут молиться вместе с ним. Потому что ничего другого не остается.
У Феррари были деньги, имя, связи... Но они не помогли. Дино умер, когда ему исполнилось двадцать четыре. Последние месяцы он совсем не мог ходить, исхудал, но даже пытался шутить. Они с Лаурой не захотели отдавать сына в больницу, оставили дома, и он медленно таял, лежа на той самой кровати, где теперь спит его безутешный отец, – глядя на фреску на потолке, изображающую кусочек голубого неба, такого близкого и такого недостижимого. И только Лаура в первый и последний раз в жизни видела в этой комнате плачущего Энцо: он сидел, прижимая к глазам руку сына, и повторял: «Ты все, что у меня есть. Ты единственное, что я люблю на Земле».
После смерти Дино Энцо надел черные очки, чтобы никогда их больше не снимать, – он не хотел даже на минуту забывать о том, что часть его осталась там, в фамильном склепе с надписью «Ferrari». Он так же завтракал с Лаурой и обедал с Линой, смотрел по телевизору заезды «Формулы-1» с маленьким Пьеро, а через два года походя соблазнил Фьямму Брески, девушку своего бывшего гонщика Луиджи Муссо, разбившегося в Реймсе. Она была совсем юной, худой, с огромными глазами и походила на фотомодель. Первое любовное письмо от Энцо Фьямма получила, когда память о Луиджи еще не успела выветриться даже из памяти легкомысленных репортеров.
Конечно, все произошло не сразу. Сначала Энцо был просто тронут историей влюбленных: Фьямма была на заезде «Формулы-1» и, когда разбился ее любимый, попыталась тут же выброситься из окна смотровой кабинки. Ее удержали. Обычно скуповатый Феррари оплатил все ее расходы, затем – отдых в санатории, а потом вдруг стал звать к себе в офис по поводу и без повода. «Советоваться», как он говорил. И это действительно были маленькие совещания: Энцо нуждался в лишней паре ушей и внимательных глаз. Он сидел в своем кабинете, как паук в центре паутины, и с разных сторон – по телефону, из газет, от платных и бесплатных информаторов – к нему стекалась вся нужная информация. Поэтому-то ему и не надо было никуда ездить, вообще выходить в свет – мир приходил к нему сам.
Фьямма, конечно, чувствовала себя польщенной. Энцо расспрашивал ее о дизайне новых «Феррари» – тех, что покупали теперь плейбои, кинозвезды и богачи. «Я слышал, что их женам не нравятся мои машины, что они ревнуют к ним, – бормотал Энцо. – Я хотел бы, чтобы они нравились и женщинам!» Фьямма говорила, что, на ее взгляд, можно исправить.
Она рассказывала ему, о чем болтают гонщики, кто за кого болеет, что думают ее знакомые на «Фиате», и Энцо расцветал. Главным его умением было тайно стравливать людей друг с другом, а без такой вот информации это невозможно. Он приглядывался к инженерам и дизайнерам, брал их в штат, выслушивал концепции, а потом публично унижал и наблюдал за тем, как они оправдываются. Потом роли менялись, и оправдывались уже их оппоненты. А Энцо молча слушал – и выносил решение. И обычно оно было самым верным.
Тот же самый порядок установился и в команде «Феррари». От слов «командный дух» Энцо мутило. Каждый сам за себя! Таков был неписаный, но главный закон. Если гонщик будет стараться ехать быстрее, то выиграет и он, и команда – так считал Феррари. И подзуживал, стравливал, дразнил своих гонщиков... Ненависть? Прекрасно. Зависть? Замечательно. Жадность? Это очень важно! Возможно, они проедут дистанцию на пару секунд быстрее. И потому он не удивился, что Фьямма, девушка не очень-то злая, искренне радовалась, когда два бывших напарника Луиджи разбились насмерть. «Я ненавидела их! – говорила она честно. – Когда Луиджи был жив, они строили ему козни. А когда он умер в больничной палате и я вышла из госпиталя, то первое, что увидела у входа, – двух этих уродов. Они играли в футбол пивной банкой и радостно ржали».
А потом Фьямма начала получать письма, сотни писем, написанных фиолетовыми чернилами – это был любимый цвет Энцо. Он писал, что не может без нее; что после смерти сына Лаура потеряла интерес к жизни и стала для него обузой. Что Лина, милая Лина, превратилась в типичную домохозяйку: ее интересуют только шопинг и вязание. В общем, единственной женщиной в его жизни осталась она – Фьямма. Она единственная дама в его окружении, которую интересует автоспорт, которая любит водить «Феррари»... Не согласится ли она отужинать с ним послезавтра?
...Энцо Феррари стоял у входа в склеп. Уставший хозяин большой империи вдыхал холодный осенний воздух и думал о возмездии, страхе и других неприятных вещах. Когда так долго находишься рядом со смертью, она перестает пугать. Лаура сгорела от рака в 1973-м; умирая, она держала его за руку и спрашивала: «Ты будешь по мне хоть немного скучать?» Он думал о неизвестных подонках, которые несколько лет назад вскрыли могилу сына и разбросали кости по склепу. Их так и не нашли – у Энцо Феррари было слишком много врагов. Он думал о невероятных совпадениях и о том, что судьбы невозможно избежать. Фон Трипс после того злосчастного заезда должен был лететь со своей подругой в Штаты; он разбился, а она полетела – и самолет упал где-то в Шотландии. Он вспоминал офицера СС, который пришел арестовывать Энцо Феррари в 1943-м – тот оказался бывшим гонщиком «Мерседес-Бенц», номером 26 в мировом рейтинге. Энцо когда-то обогнал его, а теперь этот эсэсовец его спас.
- Энцо Феррари с Жилем Вильнёвым. Два человека, нашедших друг друга.