[Игорь Тарасов]

Джон Уотсон, тогда пилотировавший за McLaren, вспоминает ужасное зрелище, что отразилось в его памяти: «Я остановился, вылез из машины и направился к месту, где лежал пилот. Я увидел, что это Жиль. Я видел то, что никогда ранее не видел и не хочу увидеть снова. Я помню, что посмотрел в его глаза и не увидел жизни. Я завел машину и уехал в боксы. Я говорил людям, что Жиль умер. А вокруг никто не верил». Фактически, Вильнев был пока жив, но только пока. Его тело пострадало, а мозг его умер.
Вильнева погрузили на носилки, затем в машину скорой помощи. Уоткинс поддерживал голову и шею пилота. В медицинском центре состояние Вильнева стабилизировали, но Уоткинс знал – все безнадежно. Через 11 минут после аварии Жиля погрузили в военный вертолет и отправили в университетский госпиталь Св. Рафаэля в Лувене.

Постепенно все возвращались на пит-лейн, и многие пилоты скрывали их чувства под шлемами, когда они шли в паддок, позади пит-лейн. Но некоторые это не делали и шли с открытыми забралами, среди них Ален Прост, который говорил: «Я потерял свою мотивацию. Жиль был моим другом».
Оставшиеся восемь минут практики возобновили, но только несколько машин совершили несколько нерешительных кругов. Команды убирали оборудование. Глубоко шокированная команда Ferrari упаковала все, включая обрывки металла, которые когда были машиной под номером 27, на транспортеры и направилась в Италию. Помощник Энцо Феррари Марко Пиччинини остался, повторяя как заклинание: «Чудо еще возможно». Уныние и печаль раскинулись над пит-лейн и паддоком, а слова Пиччинини не помогали. Камеры в свою очередь поймали последний момент ужасной катастрофы, и кадры эти были немедленно показаны. На несчастливом треке показали бесконечно долгие повторы и у большинства людей появились слезы после просмотра. Менее чем через 10 минут вертолет приземлился в университетском госпитале Св. Рафаэля с Вильневым и Сидом Уоткинсом на борту.
В тот момент Джоан Вильнев была на кухне на вилле в Монте-Карло, выпекая булочки для причастия Мелани. Джоди Шектер также жил в Монте-Карло. Ему позвонили из Зольдера и сообщили об аварии. Он немедленно пошел сообщать плохие новости Джоан . Шектер был напарником Вильнева по Ferrari пока не завершил карьеру в 1980 и был близким другом семьи. Он знал, что должен быть сильным. Для него это было трудно, так как он восстанавливался после операции по удалению грыжи, состоявшейся несколькими днями ранее, и принимал успокоительное. Он сообщил Джоан, что ее муж был жив, но находился в очень тяжелом состоянии. Он вспоминает: «Был хаос и несчастье. Об этом даже не хочется и вспоминать».

В госпитале профессор де Луз был на дежурстве в отделении интенсивной терапии и Вильнева немедленно отправили на рентген. Уоткинс получил снимки настолько быстро, как это было возможно, и увидел перелом шеи в месте, где позвоночник соединяется с черепом. Об этом он сообщил Джоан Вильнев и Джоди Шектеру, находящимся в Монако у телефона. Они договорились, что Джоан немедленно вылетит в Бельгию. Шектер не мог приехать из-за грыжи. Джоан почти потеряла рассудок, и Шектер дал ей немного успокоительного, которое использовал сам. Пэм Шектер, жена Джоди, вылетела вместе с Джоан в Брюссель, откуда они поехали в госпиталь в Лувен.
В 17:40 доктора в госпитале объявили новое заключение, которое гласило, что Вильнев был без сознания и страдал от тяжелых повреждений его шеи и ствола мозга: формально был перелом шейных позвонков с повреждением спинного мозга. Его жизненные функции поддерживались системой жизнеобеспечения. Тем временем Марко Пиччинини отказывался верить, что ничего поделать нельзя. Он вывел Уоткинса на контакт с «лучшим нейрохирургом в мире, профессором Жилем Бертраном», проживающим в Монреале. Бертран и Уоткинс были старыми друзьями и они пришли к выводу, что ситуация безнадежна. Когда Пиччинини услышал это, он все понял.

Джоан Вильнев и Пэм Шектер прибыли в госпиталь около 7 часов вечера. Джоан Вильнев долго говорила с Уоткинсом и де Лузом. Уоткинс объяснил ей полную безысходность ситуации. Профессор сказал Джоан, что больше ничего нельзя сделать. Они поговорили с несколькими специалистами по всему миру. Все согласились, что иного выбора нет, кроме как отключить аппараты жизненной поддержки. Джоан вспоминает: «Доктора сказали мне, что они ничего не могли сделать. Я хотела заставить их действовать. Они говорили мне, чтобы я приняла решение об отключении аппаратов. Я сказала им, что они сумасшедшие». Это была эмоциональная сцена и Джоан отказывалась давать согласие, несмотря на то, что надежды нет.
Сид Уоткинс вспоминает это несколько по-иному: «Она была очень храброй, гордой и разумной. Мы провели последние минуты вместе в тишине».
Муж Джоан умер в 21:12. Даже под действием успокоительных она была крайне возбуждена. В госпитале вышло последнее официальное заключение, которое гласило: «Жиль Вильнев умер в 21:12 8 мая 1982 года».
Новости разнеслись по всему миру на первых полосах утренних газет. Друг семьи Джон Лейн вылетел в Монако, чтобы присмотреть за детьми. Джоди Шектер уделял все его время, чтобы защитить семью друга. Мелани было 8 лет, Жаку 10. Мелани отправилась в кровать, держа в руках фотографию отца.
В воскресенье Гран-При Бельгии впервые с 1976 года прошел без Ferrari. Предложение провести минуту молчания в память о Жиле перед стартом было отвергнуто, потому что, возможно, это могло повлиять на концентрацию пилотов.

Правительство Канады выделило армейский реактивный Boeing 707 из Франкфурта в Брюссель, чтобы забрать тело. Гроб обернули флагом с кленовым листом и со всеми почестями погрузили в самолет. Марко Пиччинини и Шектеры сопровождали семью на самолете до Монреаля. Это было эмоциональное путешествие.
Из аэропорта Джоан с телом ее мужа отправилась в Бертьевилль, где Жиль пролежал в городском торжественном зале два дня, потому что пять с половиной тысяч человек пришли проститься с кумиром. В открытом бронзовом гробу Вильнев лежал, одетый в белый свитер с одинокой красной розой на груди. В его ногах лежали шлем и гоночные перчатки, в которых он был на момент смертельной аварии.
Жиля похоронили в среду 12 мая в присутствии 900 человек, включая премьер-министра Канады Пьера Трюдо. Из гонщиков был только Жак Лаффит.
Официальное расследование позже охарактеризовало причину катастрофы: виноват Вильнев, Масс оправдан по всем обвинениям. Но это было не так очевидно. Ники Лауда обвинил Масса, что тот не дал Вильневу достаточно пространства, полагая также, что склонность Вильнева к рискованным действиям была основополагающим фактором.
Он говорил: «Мне нравилось все, что с ним связано. Он обладал лучшим талантом из всех нас, но он был и самым сумасшедшим в формуле-1. Я должен сказать, что, возможно, Жиль был единственным пилотом, кто выбирал опасные траектории при обгоне медленных машин, на максимальной скорости отклоняясь от идеальной траектории. Его очень часто неправильно понимали».

Кеке Роcберг, в тот день пилотирующий Williams, говорил: «Жиль был весьма известным парнем и то, что случилось, для всех было скверно. Все мы надели черные повязки на рукава в Зольдере в воскресенье».
Джон Уотсон, кто видел результаты катастрофы одним из первых. Джон, победивший в гонке на следующий день, вспоминает, каким феноменом был Вильнев: «Вокруг Жиля была особенная аура. Он пилотировал с такой страстью, которая вызывала сильные чувства. Я не нахожу необходимым одобрять его стремление всегда гнать на полную, но оно было неопровержимо захватывающим. Без сомнений его беспокойство поведением Пирони омрачило его приговор, но также я знаю, что управление гоночной машиной заставляет вас почувствовать себя живым больше, если бы вы занимались чем-либо еще. Я верю, до самых последних миллисекунд свой жизни Жиль Вильнев получал удовольствие».
На следующий день Росберг одним из последних покидал трассу и отправлялся домой. Вот что он вспоминает: «После гонки там было самое пустое место в мире. После всей той активности и напряженности не было ни души. Все умерло. Ничего кроме беспорядка. И только вертолет Жиля одиноко стоял на месте. Это задело меня. Мне очень тяжко».
Сид Уоткинс после говорил: «Это было большое огорчение, потому что я его очень хорошо знал. Он всегда был разумным и благородным, совершенно милым человеком. Я помню, он сказал: «Надеюсь, вы никогда мне не понадобитесь». Потом, когда я узнал его машину по прибытии к месту катастрофы… в общем, я просто вспомнил те слова».