Первые шаги
Опять пошел дождь. Небо над Москвой, как невысохший после побелки потолок, покрыто туманной вуалью. Июль – а погода прямо-таки осенняя. Люди вздыхают: «Когда же придет настоящее лето?» А дождь словно через решето сыплет и сыплет. Мягкий, тихий, аккуратный. Листья на деревьях обвисли и, тяжело покачиваясь, сбрасывают крупные капли. Вечно спешащие куда-то москвичи стали еще торопливее. По широким тротуарам в несколько рядов туда и сюда стремительно летят разноцветные зонтики, складывая свои упругие крылья только перед тем, как нырнуть в магазин, в автобус, в троллейбус. Погода придает столице какой-то особо деловитый облик.
Вчера на тренировке гоняли по разбухшей, скользкой кроссовой трассе. Поначалу приятного мало – шум, грязища, того и гляди окажешься в глинистой, вязкой каше. Но потом входишь в азарт и забываешь обо всем. После таких тренировок нередко вспоминаются слова выдающегося французского педагога и общественного деятеля, одного из инициаторов возрождения Олимпийских игр Пьера Кубертэна. «Спорт – не предмет роскоши,– говорил он.– Его отсутствие ничем нельзя возместить». Действительно, когда жизнь основательно наполнена спортом, не найти ему замену. Я повидал немало спортсменов разной подготовки, разных характеров, судеб, но не встречал таких, которым бы их спортивное увлечение не доставляло радости. Даже те, кто терпят жестокие поражения, неудачи, снова и снова выходят на старт. И не надо думать, что только чемпионы познают во всей полноте прелести спорта. Не пьедестал оставляет след в памяти спортсмена, а борьба за победу. Переступил порог третьего разряда, второго, первого, стал мастером спорта – это тоже твои победы,
Моя жизнь в спорте мало чем отличается от тысяч других. Все было: и удачи, и срывы, и радостное настроение, и скверное. Было и такое, когда хотелось навсегда расстаться с мотоциклом. Но проходило время, и я снова испытывал огромное наслаждение и от машины, и от трассы, и от того, что дружу со спортом.
Помнится, когда мне было четырнадцать лет, отец мой, Александр Харитонович, спросил: «Ты, Сережа, серьезно решил заняться мотоспортом?» Я не знал тогда, что ответить. Мотоспорт мне нравился. А вот насколько серьезно мое увлечение, не знал. Поэтому пожал плечами и откровенно ответил: «Не знаю, папа, видно будет». Отец положил мне руку на плечо, внимательно посмотрел в глаза и ничего больше не сказал. Может быть, ему понравилось, что я не стал заверять его, что мотоспорт – это лучшее, с чем пока вплотную соприкоснулся в жизни и что буду отдавать ему все свободное время, а может быть, понял мой ответ, как подтверждение его мыслей о том, что мотоспорт – мое очередное мальчишеское увлечение. На этом наш разговор и закончился.
Однако через год я бы мог со всей определенностью ответить на вопрос отца, но он ни о чем больше не спрашивал. Да и спрашивать, наверное, было не надо, потому что я настолько был увлечен мотоциклами, что это обстоятельство начинало вызывать беспокойство в семье. Родители хотели видеть сына наметившим серьезный жизненный путь. А тут – какое-то сверхувлечение мотоспортом. Во-первых, рискованное занятие, во-вторых, отнимающее время от учебы, в-третьих, «кому это надо?» Теперь, когда я уже сам стал человеком взрослым, могу себя поставить на их место. А тогда? Мне казалось, что меня просто-напросто не понимают, не хотят, чтобы я занимался любимым делом. И, конечно, был неправ. Мои родители – люди достаточно демократичные. Они не препятствовали моему увлечению. Правда, и восторга не выражали.
– Не понимаю, что ты нашел в этом хорошего? – не раз говорила мама. – Весь бензином пропах. А посмотри на свои руки – как у кочегара.
Я смотрел на свои руки. Мне-то они нравились: ладони жесткие, в царапинах и мозолях. Я даже гордился этим и, если уж быть откровенным до конца, не всегда стремился их как следует отмыть: чтобы все видели – руки у парня рабочие. Но все это было уже в то время, когда меня приняли в Ангарский автомотоклуб ДОСААФ и я с увлечением занимался мотоспортом.
Все меня считают коренным сибиряком. Так оно и есть, только родился я в Москве. Правда, в столице прожил совсем немного и вместе с мамой еще малышом уехал к отцу на сибирскую землю. Отец работал в поселке под названием Яя, недалеко от станции Тайга. Поселка я, конечно, не помню, но когда подрос, всегда с интересом слушал воспоминания родителей об этом тихом, уютном уголке нашей земли.
– Ходить ты научился на стадионе,– рассказывала мама. – Был у нас в Яе небольшой стадиончик. Пришли мы как-то летом с тобой туда, присела я на скамейку, а тебя рядом поставила. В нескольких шагах от нас ты заметил цветок. Долго смотрел на него, потом отпустил руки от скамейки и... шаг, другой к этому цветку. Я прямо-таки не поверила. Пошел мой малыш! А ты хлоп на травку. А потом на четвереньках к цветку...
Сергей Тарабанько
Теперь, вспомнив этот рассказ, невольно улыбнешься. Надо же было случиться такому – первые шаги сделал на стадионе. А сколько потом в моей жизни встречалось стадионов. Но не ходил по ним, а уже мчался по кругу. Вот ведь совпадение какое!
Первые шаги... В жизни, в учебе, в спорте... Они всегда в сердце, они кровная частица нашей жизни. Уже взрослым побывал в поселке, где начиналась моя жизнь. Не вспоминал, а представлял, как делал робкие шаги на стадионе, как светило солнце и шептались восторженно деревья, как летний ветерок ласкал мне лицо, и показалось: что-то я припоминаю, все удивительно знакомо вокруг, дорого и как-то по-особенному значимо и одухотворенно. Сердце билось громко и беспокойно.
Из Яя мы переехали в Кировск, а потом в город Ангарск Иркутской области.
Наш старенький двухэтажный дом стоял в междуречье – с одной стороны в нескольких километрах Ангара, с другой – ее приток река Китой. Мне это место очень нравилось. Иногда рисовал в воображении, что живем на тихом заброшенном острове, что наш дом – единственное на острове жилье.
Зимой приходил из школы, брал сестру Ольгу (ей было тогда шесть лет, а мне – восемь), сажал ее на санки, и мы отправлялись в далекую «экспедицию». Родители и не подозревали о нашей затее. А я между тем успевал потихоньку прихватить с кухни коробку спичек, ломоть хлеба, кусочек сала. Как опытный проводник, вел санки по давно известному мне маршруту – на другой берег реки. Там мы с сестрой разгребали снег, собирали сухие ветки и разводили костер. Это было чудесно. Потом извлекали наши запасы продуктов и начинали готовить обед. Особенно нам нравилось жарить на костре хлеб. Теплый, немного подгорелый, он казался необыкновенно вкусным. Губы становились черными, а глаза счастливыми. Самостоятельность, уверенность в себе – как важно испытать это в детстве!
Знаю семьи, где вся жизнь ребенка запрограммирована. Он сам почти не выбирает поле действий. Ситуации, в которых он оказывается, заранее созданы, рассчитаны, ибо инициатива исходит не от самого ребенка, а от родителей, которые чаще всего аккуратно и мягко (но бывает и резко) навязывают ему вид и характер занятий. Внешне создается впечатление, что он действует из интереса к предмету, на самом же деле нередко подлинного интереса нет. И не исключена возможность, что когда-нибудь этот ребенок скажет родителям: «Вы всю жизнь думали за меня, рассчитывали каждый мой шаг. Хватит! Хочу хотя бы один раз поступить так, как мне хочется. Пусть я ошибусь, но это будет моя ошибка, которую я сам исправлю».
А если ошибка окажется роковой?
Мои родители – люди требовательные, строгие, но добрые и душевные. Отец окончил вечернюю школу, а потом юридический факультет Иркутского государственного университета. Мать, Александра Васильевна, окончила вечернюю школу, работала корректором.
Да, они любили нас с Ольгой, но никогда не баловали. Особенно требовательным был отец. От него, если провинишься, не дождешься поблажки. Спрашивал строго. А потом... Потом подойдет, скажет: «Садись, сын, поговорить надо». И потолкует со мной, мальчишкой, о том, о сем. А заодно и ненавязчиво объяснит мои ошибки, подскажет, как надо было поступить.
Мы с сестрой учились не только в общеобразовательной школе, но и в музыкальной. Я – по классу баяна, Ольга – по классу фортепиано. Каково было узнать родителям, что сын увлекся мотоспортом. Может быть, им уже виделось, как через несколько лет солист известного оркестра народных инструментов Сергей Тарабанько исполняет на сцене Колонного зала Дома Союзов соло для баяна с оркестром, после чего зал взрывается аплодисментами, на сцену летят цветы, а я стою, смущенно улыбаясь, и киваю родителям, которые сидят в первом ряду и смотрят на меня счастливыми, повлажневшими глазами. Но тут я каждую свободную минуту стал отдавать не баяну, а возне с железками, которых с каждым днем в доме становилось все больше и больше.
– Когда ты прекратишь таскать эту дрянь,– не выдержала однажды мама.– У нас мастерская по ремонту мотоциклов что ли? Ты забросил книги, музыку. Неужели такое удовольствие возиться с этим металлоломом, неужели это – твое будущее?
– А может, и будущее, – сердито фыркнул я. Разумеется, мой мало дипломатичный ответ не понравился.
Мама стала объяснять, как много в жизни по-настоящему интересных дел, что нужно думать о будущем, а не носиться целыми днями на мотоцикле и не проводить вечера с отверткой в руках. Я молча слушал, а потом спросил:
– Мам, а если бы в детстве ты полюбила театр и захотела стать актрисой, а родители уговаривали бы пойти учиться на портниху. Как бы ты поступила?
– Милый мой, прежде всего для того, чтобы стать актрисой, нужно талант иметь.
– А может, у меня именно талант.
– В этом-то деле?
– А почему бы и нет! Разве любовь к делу ни о чем не говорит?
– Очень находчивый ты стал. Талант...– наконец улыбнулась мама.– Ладно, занимайся чем хочешь, только убирай после себя. Не один здесь живешь.